Сашенька
Шрифт:
Она чуть замедлила шаг, чтобы поправить сумку, неловко свисавшую с плеча, и вдруг заметила, что кто-то преследует ее.
Она ускорила шаг — ее тень тоже. Она стала идти медленнее, позволяя себя обогнать, но ее преследователь тоже замедлил шаг. Неожиданно она испугалась: это КГБ? Или бандиты? Потом человек сплюнул в водосточный желоб.
— Кузьма! — выдохнула Катенька. — Что вы…
Он молча толкнул ее в сторону, за памятник Юрию Долгорукому. Поблизости никого не было. В руках он держал большую холщовую сумку, которую он открыл и выпустил толстую рыжую кошку и трех
— Удобно! — произнес он своим странным голосом.
— Очень удобно, — согласилась Катенька, все еще чувствуя тревогу. Чего он от нее хочет?
Кузьма полез в сумку, вытащил старомодный желтый конверт, перевязанный красной ленточкой, и, оглядевшись, протянул его девушке. И хотя выглядело все комично, Катенька понимала, что это не шутка. Он рискует своей жизнью.
— Для вас, — пробормотал он.
— Что это?
— Прочтете — узнаете! — Он, оглядываясь, стал пятиться от нее в сторону Тверской.
— Кузьма! Подождите! Я хочу вас поблагодарить!
— Кузьма дернулся от нее как черт от ладана, но она с силой, которой сама подивилась, схватила его за руку. — Когда написано «дело запросил Центральный комитет» — что это означало?
Кузьма вернулся, приблизился к ней, его щетина защекотала ей ухо.
— Инстанция! Высшая инстанция запросила! — Катенька понимала: дело запросил лично Сталин.
— А где они теперь?
— В его закрытом архиве. — Он намекал на землю, на подвалы, на тюремные камеры, на могилы.
— Значит, я никогда не узнаю, что произошло? Кузьма пожал плечами и воздел глаза к небу.
— Лучше синица в руках… — И он ушел, смешался с серой толпой спешащих по Тверской людей.
Конверт жег ей руки. Катенька едва сдерживалась, чтобы не открыть его прямо на улице. Она огляделась, как будто за ней следили, но решила: если КГБ организовало за ней слежку, она все равно об этом никогда не узнает. Катенька не могла дождаться, когда окажется в своем номере. Поэтому она быстро перешла через дорогу и направилась в неопрятный вестибюль гостиницы «Интурист» — жуткого сооружения из стекла и бетона, построенного в середине семидесятых.
Потолок — кажется, из белых пластмассовых квадратов — был слишком низок. Пол был покрыт выцветшим линолеумом. Охранники за стареньким коричневым столом — типичные русские «вышибалы», неприветливые и невоспитанные.
Зато здесь бурлила жизнь, как на восточном базаре.
Множество желающих толпилось у примитивных игральных автоматов, а на оранжевых диванчиках хватало ярко раскрашенных проституток.
Когда к Катеньке подошел охранник, она указала на проституток: страж пожал плечами — ладно, свою долю он позже все равно получит. Устроившись на диване рядом с двумя девицами в сапогах и коротких юбках, открывавших белые, покрытые синяками ляжки, Катенька угостила их сигаретами, за которые те жадно схватились.
Катенька сама закурила и разорвала конверт. В нем лежало несколько безделушек и пачка фотокопий документов. Первый датировался маем 1953-го, через два месяца после смерти Сталина:
«К сведению всех ответственных сотрудников
Дело Палицына — Цейтлиной
По соображениям безопасности на все запросы родственников вышеупомянутых осужденных следует сообщать, что они осуждены на десять лет лагерей или погибли во время Великой Отечественной войны.
Подпись: И. В. Серов, председатель Комитета госбезопасности СССР».
Катеньку охватили злость и растерянность, которые сменились печалью. Неужели это значит, что все, что она узнала от Софьи Цейтлиной и из архивов КГБ, — беззастенчивая ложь? Катенька вновь вгляделась в печатный текст.
«Выездное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР, спецобъект 110 НКВД. 22– го января 1940 года, 14.30.
Слушается дело по обвинению Цейтлиной– Палицыной А. С.
Председательствующий — председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР армвоенюрист В. В. Ульрих».
Катенька пролистала до конца, до приговора — но опять эта сводящая с ума отписка: «Направить документы по делу Палицыной в ЦК ВКП( б) ».
Потом Катенька стала читать протокол судебного заседания, и прочитанное так ее шокировало, что она запихнула бумаги обратно в конверт и вылетела из гостиницы на улицу, повернула направо и побежала к Кремлю. Сквозь сиреневый туман весенней ночи ей светили его рубиновые звезды.
— На этот раз вы зашли слишком далеко! — заявила Марико, не повышая голоса, отчего ее слова звучали еще более угрожающе.
Маршал Сатинов сидел в своем кресле в хорошо проветриваемой, со вкусом отделанной гостиной с кислородной маской на лице, а возле кресла стоял большой кислородный баллон на колесиках. Казалось, он весь сморщился за каких-то несколько дней. Но его дьявольские глаза следили за каждым Катенькиным движением.
— Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вашим отцом всего минутку, — просила, задыхаясь после бега, Катенька. — Мне так много нужно ему рассказать, он сам просил меня сообщать ему, что я узнала…
Она умоляюще посмотрела Сатинову в глаза, полуприкрытые ресницами. Сначала в них ничего не отразилось. Но потом ей показалось, что старик подмигнул. Он снял кислородную маску.
— Ох, Марико, хватит шуметь, — произнес он с трудом. — Принеси нам чай.
Марико громко вздохнула и затопала прочь из комнаты.
— Как вы попали сюда?
— Один из жильцов впустил меня в подъезд, потом я увидела, что ваша дверь приоткрыта, и вошла.
Сатинов раздумывал над сказанным.
— Это сама судьба. Не забывайте, зачем вы здесь. — Казалось, ей улыбался череп, обтянутый кожей. Катенька присела на диван, он развел своими морщинистыми руками, будто говоря: «Ну же, продолжай, дитя, я слушаю».