Сашенька
Шрифт:
По небу разлилось розовое зарево, ухал филин, над садом витал сладкий аромат свежей зелени. Гидеону чрезвычайно нравился Беня Гольден, он считал его молодым, подающим надежды писателем. Они оба любили женщин, хотя Гидеон говаривал: «Я животное, а Беня — романтик». Он обнял приятеля.
— Если эти грузины — большие шишки, — сказал он, — то чем меньше такие люди, как они, знают о таких людях, как мы, тем лучше.
Ему вспомнился брат — Самуил Цейтлин, Сашенькин отец, который, как он считал, уже давно умер. Внезапно у него защемило в груди, ему захотелось
— Уф, пора идти! Умерь свое любопытство, Беня! А шепчу я потому, что ты большой шмендрик, потому что ты обидел мою племянницу. Как же так?
— Я дал маху с товарищем редактором. Она совсем не похожа на Душечку, — сознался Беня, вспоминая чеховскую героиню, — и далеко не дура. Я и понятия не имел, что она такая необыкновенная. Счастлива в браке?
— Ну ты иди-и-иот! Во-первых, она жена Ивана Палицына, мой дорогой Беня, и во-вторых, она никогда не смотрит на других мужчин! Первая любовь, с тех пор они вместе. Что ты сотворил? Ущипнул ее за зад? Или сказал, что маршал Ворошилов тупица?
Беня минуту помолчал.
— И то и другое! — признался он.
— Ты польский негодник, шалопай!
— Гидеон, какая разница между негодником и шалопаем?
— Негодник всегда проливает выпивку на шалопая.
— Тогда кто же я?
— И то и другое! — ответил Гидеон и засмеялся.
— Но дело в том, что у меня нет работы, — признался Беня. — Я уже давно не писал. Это, конечно, все знают. Мне вправду необходим заказ от ее журнала.
— На статью о чем? Об организации джазового бала-маскарада для рабочих в честь принятия соцобязательств? У тебя стыд есть? — спросил Гидеон.
— Зачем я ее дразнил? — заохал Гольден. — Почему я не могу держать язык за зубами? А сейчас ты заставляешь меня волноваться, Гидеон. Она же на меня не донесет, верно?
— Понятия не имею, Беня. Органы и партия повсюду. В таких домах следует вести себя по-иному. Она только с виду мягкая.
— Именно поэтому я и пришел. Хочу почувствовать и понять, что ими движет — людьми, наделенными властью и силой. А эта Венера с загадочными насмешливыми серыми глазами находится в самом центре.
— Ага. Понимаю. Так ты можешь понять суть нашего времени, написать «Человеческую комедию» или «Войну и мир» о нашей революции, а главной героиней будет наша принцесса Сашенька из особняка на Большой Морской? Мы все, писатели, одинаковые. Жизнь моей племянницы — лакомый кусочек, да?
— Да, та еще история, должен признаться. Я встречал многих: маршалов, членов Политбюро, чекистов. Некоторые убийцы такие нежные — как мимозы. В доме у Горького я познакомился со зловещим Ягодой, а однажды играл на гитаре с ненормальным убийцей Ежовым на берегу моря. — Беня больше не улыбался. Он обеспокоенно взглянул на Гидеона. — Но «мясорубка» закончилась, я прав?
— Товарищ Сталин говорит, что закончилась, — кто я такой, чтобы ему не верить? — Сейчас он вообще перешел на еле слышный шепот. — Неужели ты думаешь, что мне удалось бы прожить так долго, если бы я задавал такие глупые вопросы? Я? С моим происхождением? Я поступаю как должно —
— Кто не трогал? Разумеется, товарищ Сталин не знал о том, что происходит, правда? Разумеется, это все Ежов и чекисты, вышедшие из-под контроля? Теперь Ежова нет, и добрый Берия остановил «мясорубку». Слава богу, товарищ Сталин вновь взял бразды в свои руки.
Гидеон почувствовал холодок страха. Хотя он считал себя простым журналистом, он, как и все известные писатели — сам Беня, Шолохов, Пастернак, Бабель, даже Мандельштам, пока его не взяли, — прославлял Сталина и голосовал за высшую меру наказания для врагов народа. На собраниях Союза писателей он поднимал руку и голосовал за расстрел Зиновьева, Бухарина, маршала Тухачевского: «Расстрелять, как бешеных собак!» — требовал он вместе со всеми присутствующими, и Беня Гольден тоже. Даже сейчас он понимал, что не стоит обсуждать столь скользкий вопрос с таким вспыльчивым Беней. Он придвинулся к Бене ближе, так близко, что его борода щекотала Бенино ухо.
— Дело не только в Ежове! — пробормотал он. — Приказы отдавались сверху…
— Сверху? О ком ты говоришь?
— Не стоит писать книгу об органах и дразнить мою племянницу насчет комсомольских пирожных. Беня, нужно писать о чем-то, что радует. Поехали в Переделкино — Фадеев устраивает прием и раздает посты в Союзе писателей, поэтому будь повежливее и больше не ошивайся тут, если хочешь когда-нибудь работать!
— Ты прав. Стоит попрощаться с Сашенькой?
— Хочешь, чтобы тебе оторвали яйца? Я подгоню машину и заберу свою девочку. Скажу этой шаловливой лисичке, что мы уходим.
Когда они отъезжали, на подъездной аллее показались два черных «бьюика».
— Это приехали грузины? — прошипел Беня с заднего сиденья машины Гидеона. Маша сидела возле водителя и курила.
— Не оглядывайся, — прорычал Гидеон, — иначе мы превратимся в соляной столп!
Он надавил на газ, и машина понеслась прочь, взвизгнув шинами и взметнув облачко пыли.
5
Праздник закончился. Неполный месяц проливал свой мягкий свет на разогретые сумерки. Мендель, который безостановочно курил и трубно кашлял, и Сатинов — они оба работали на Старой площади — обговаривали перестановку кадров на МТС. Сашенька с Ваней стали убирать со стола.
За исключением неловкого момента с Беней Гольденом, вечер прошел на ура. В полумраке показалась бледная как стена фигурка.
— Мамочка, я не могу заснуть, — сказала Снегурочка, так воинственно размахивая подушкой, что Сатинов прыснул.
Сашенька почувствовала прилив нежности. Она не смогла удержаться и обняла дочь, вероятно, вспомнив холодность собственной матери. Но дело было в том, что Сашенька всегда радовалась, когда видела дочь.
— Иди я тебя обниму! Потом быстро в постель. Не слишком балуйте ее, особенно ты, Ираклий!