Сашенька
Шрифт:
Некоторое время отец молчал.
— Папочка, прошу тебя!
Он медленно покачал головой.
— Я думаю, довольно уже нами манипулировать, как считаешь?
Перелет до Москвы оказался тяжелым: Катенька чувствовала себя жалкой и одинокой среди этой роскоши переоборудованного Пашиного «Боинга». Она не могла перестать злиться на отца, который так ее подвел; тем не менее она уважала его спокойную решимость. Она продолжала размышлять над жизненной трагедией своих дедушки и бабушки и каждый раз открывала новые стороны — во всем виноваты злые люди, которые считают, что
Роза ждала ее у ангара на частной посадочной полосе возле аэропорта Внуково. За ее спиной возвышался Паша с двумя телохранителями, а уже за ними, сияя стальными боками, урча двигателями, полукругом стояла привычная кавалькада автомобилей: черный «бентли» и два «ленд-круизера».
Увидев Катенькин потупленный взор, Роза обняла ее.
— Не беспокойся, Катенька. Я тоже расстроена, но я его понимаю. Слишком много воды утекло. — Она пожала Катенькину руку. — Самое главное — я нашла свою семью и племянницу, которой у меня никогда не было. У меня есть ты, дорогая.
Они стояли так несколько мгновений, как будто были одни во вселенной, потом Паша нежно поцеловал мать в макушку.
— Поехали домой, — сказал он, провожая их к машине. — Всему свое время, мама.
Захлопнув дверь, он прошептал Катеньке:
— Его можно понять. Это не твоя вина, Катенька. Неужели ты не видишь? Они просто чужие люди. Твой отец не хотел найти свое прошлое. Оно нашло его.
Сейчас Катенька и Роза, ее вновь обретенная тетя, которую она уже успела полюбить, стояли, держась за руки, ожидая своей очереди среди желающих проводить Сатинова в последний путь. Даже без брата Роза настояла на том, чтобы все-таки проститься с человеком, который так круто изменил ее жизнь: один раз разрушив, другой сохранив, а теперь запоздало раскаявшись.
Другие скорбящие, как показалось Катеньке, так и остались в семидесятых: обрюзгшие женщины в узких юбках с огромными рыжими шиньонами, их мужья, пухлые приземистые аппаратчики с зачесанными чубчиками на лысеющих макушках, в коричневых костюмах, увешанных медалями. Но были тут и молодые военные и несколько детей, наверное, внуки Сатинова. Родители цыкали на них, чтобы те прекратили хохотать и баловаться в такой неподходящий момент.
Катенька, держа Розу за руку, ступила на чуть возвышающийся постамент и заглянула в гроб.
Помимо воли она взирала на лицо Сатинова с нежностью, несмотря на все его игры. Смерть и аккуратная работа парикмахера и бальзамировщика вернули ему мужественную красоту и безмятежное величие советского героя старого поколения. Вся грудь в медалях и орденах, на плечах золотые погоны маршала Советского Союза, густые седые волосы торчат «ежиком».
— Я помню, как играла с ним давным-давно, — сказала Роза, глядя на маршала. — Он был тем человеком в лимузине, который приезжал к школе в Одессе.
Она наклонилась к гробу и поцеловала Сатинова в лоб, но оступилась, когда спускалась с постамента; Катенька успела ее подхватить.
— Со мной все хорошо, — сказала Роза, — слишком много впечатлений.
Она усадила ее на стул и пошла на кухню принести Розе воды. Марико с двумя родственниками, явно грузинами, вероятно, братьями, пили чай с лавашом.
— Ой, Катенька, — сказала Марико. — Я так рада, что вы пришли. Хотите чаю или вина?
Марико выглядела усталой в своем черном костюме, но Катеньке показалось, что за последние несколько дней она помолодела и похорошела.
— Завтра гроб выставят в зале Дома Красной армии, — гордо сообщила она.
— Благодаря вашему отцу я нашла Сашенькиных детей, — объяснила Катенька. — И вам ни за что не догадаться: благодаря ему я узнала, что Сашенька — моя бабушка. Можете себе представить?
Марико привела на кухню Розу. Через некоторое время братья ушли, женщины остались на кухне одни.
Марико налила чай и предложила перекусить.
— Знаете, а я помню, как каталась по паркету в этой квартире, — сказала Роза, прихлебывая чай.
— Ваша квартира тоже была в этом здании, верно?
— Не просто в этом здании, — отрезала Роза. — Это и есть наша квартира, я до сих пор вижу, как входят мужчины в начищенных до блеска сапогах: горы фотографий, кучи бумаг на полу, нас обнимает красивая женщина в слезах.
Катенька бросила взгляд на молчащую Марико: они с Розой были почти ровесницы, но прожили разные, почти противоположные жизни.
— Я родилась в 1939-м, — ответила Марико, делая глоток красного вина. — Думаю, приблизительно в это время нам и дали эту квартиру. От подарков партии никто не отказывался — своеобразная проверка на преданность… Но никогда не думала, что она нам досталась вот так. Я не знаю, что сказать.
Роза протянула руку и положила ее на руку Марико.
— Так приятно с вами познакомиться. Если бы ничего не произошло, мы бы выросли вместе.
— Жаль, что этого не случилось. Должно быть, вам тяжело здесь находиться… Тяжело узнавать некоторые вещи, отцу тоже было нелегко.
— Он мне помог, — призналась Катенька, — но он не желал, чтобы я узнала кое-что из того, что мне удалось выяснить.
— Он хотел найти Сашенькиных детей, — сказала Марико, — но он всю жизнь посвятил Советскому Союзу и партии. Он должен был вам помочь, не поступаясь своими принципами: боялся, что кто-нибудь узнает о его ошибке. Отец много трагедий повидал в жизни, но, думаю, всегда помнил о Сашеньке. О ней и ее семье. Должно быть, он каждый день приходил к ним в гости.
— Но мы так и не узнали, что с ней произошло! — с горечью воскликнула Катенька.
— Документы отсутствуют. Только ваш отец знал, но унес эту тайну с собой в могилу.
Больше добавить было нечего. Марико встала, собрала тарелки и чашки, сложила в раковину.
— Соболезную вашей утрате, — произнесла Роза.
Марико вытерла руки полотенцем.
— Я… — Она внезапно замолчала. — Спасибо, что пришли.
Через несколько минут Катенька с Розой спускались по каменным ступеням на улицу, где их ожидал Пашин «бентли». Шофер открыл дверь. История — такая грязная вещь, такая неблагодарная!