Сашенька
Шрифт:
— Спасибо, товарищи! Решение принято. — Ее коллеги покинули кабинет. — Галя?
— Окончательный приговор, товарищи? — пошутила Галя, высовывая голову из коридора.
— Пригласите его, а сами можете идти домой.
Минуту спустя Беня Гольден уже стоял у Сашеньки в кабинете.
— Я не могу разговаривать в этом пропахшем чернилами бюрократическом морге! — воскликнул он своим скрипучим голосом. — На улице так хорошо, что хочется петь. Идемте со мной!
Уже намного позже, когда у нее было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове
— Беня, я кое-что забыла у себя на столе. Надо забрать. Извините!
Она оставила его в коридоре и побежала в свой кабинет. Прикоснулась пальцами к губам, посмотрела на свой стол, на фотографии Вани и детей, на телефоны, на гранки, — на все, что было для нее дорого. Она уверяла себя, что этот индюк не принесет ей ничего хорошего. Он груб, неотесан и лицемерен, он даже не член партии и ничего не боится, хотя стоило бы. Ей не следует идти с ним.
Потом, полностью отдавая себе отчет в том, что происходит, однако не в силах остановиться, она повернулась и пошла назад — туда, где ждал ее Беня Гольден.
10
— Это одно из тех редких мгновений, когда никто не знает, где мы, — сказал Беня Гольден, когда они гуляли по Александровскому саду вдоль красных стен Кремля, которые устремлялись вверх и вонзались в розовое небо.
— Знаете, иногда вы кажетесь мне таким наивным для писателя, — живо ответила Сашенька, вспоминая его глупые реплики в разговоре на даче. — Мы оба довольно известные личности и гуляем в самом известном городском парке.
— Это правда, но за нами никто не следит.
— Откуда вы знаете?
— Я никому не говорил, что иду к вам, я никому не говорил, что приглашу вас на прогулку по Москве. Я шел домой к жене, а вы собирались к мужу. Поэтому нет причин за нами следить. Ваши коллеги искренне считают, что мы обсуждаем статью у вас в кабинете. Если бы органы поинтересовались, то решили бы, что мы, как обычно в это время, идем по домам.
— Но мы же туда не идем!
— Именно, Сашенька, если разрешите вас так называть. В любом случае, в кепке меня никто не узн'aет. — Беня надвинул свою кепку и низко наклонил голову.
— Теперь вас точно узн'aют, — заметила она, глядя на ниспадающие пряди его белокурых волос.
— Оглядитесь вокруг. Сегодня в парке гуляет вся Москва. Неужели вам никогда не хотелось избавиться от своих обязанностей? Хотя бы на час.
Сашенька вздохнула.
— Всего на час.
Успокаивающий легкий ветерок ласкал ее кожу, забирался под белое платье, надувая и колыша прохладный хлопок, — она чувствовала себя парусом на ветру. Гольден шел быстро, говорил еще быстрее, она едва поспевала, чуть ли не бежала за ним на своих высоких каблуках.
Она задумалась о долге. У нее был муж, обычный, работящий, успешный, и двое подвижных веселых херувимов — воплощения здоровья и счастья. Им принадлежали две квартиры, дача, огромные апартаменты в розовом здании на Грановского, известном как пятый Дом Советов. Имелась и прислуга: Каролина — няня и кухарка в одном лице, садовники, шофер. Были Ванины родители, которые жили с ними в одной квартире и требовали постоянного внимания, особенно Ванина мать, которая весь день сидела во дворе и сплетничала слишком громким голосом. Она подумала о престижной и ответственной должности мужа, о своей работе в женском комитете и парткоме.
Все много работали: нависла угроза войны, необходимо было построить новое социалистическое общество; все пережили трагедию и горечь утрат, многих поглотили волны революции.
Сегодня, как почти всегда, Ваня будет работать всю ночь до рассвета — большинство так работает, а спят, когда спит генсек. Ваня рассказывал ей, что они просто сидят за своими письменными столами и ждут, когда по вертушке передадут: «Генсек только что вышел из кабинета и поехал на “ближнюю дачу”».
Сейчас происходило что-то важное. После Мюнхена Сталин менял свою внешнюю политику и своих министров.
Это должно было отразиться на положении в Европе, но это также касалось и лично Вани: он был одним из тех, кто осуществлял эти перемены в Наркоминделе.
Как всегда, когда он хотел рассказать что-то по секрету, он повел жену в сад на даче.
— Литвинова уволили, назначили Молотова. Я несколько дней буду занят.
Сашенька понимала, что вечером не увидит мужа и не должна об этом никому говорить. А пока за детьми присмотрят Ванины родители в квартире на улице Грановского.
В приливе внезапной беззаботности Сашенька остановилась и закружилась, как ребенок.
— Всего на час. Я могу потеряться всего на один час. Какая отличная мысль!
Ее слова прозвучали слишком нелепо, совсем на нее не похоже, она жалела, что произнесла их.
— Вы вступили в партию еще до революции, верно, товарищ Песец? — спросил Беня. — И вероятно, привыкли скрываться от охранки. Ну что, за нами следят?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет. Наши органы никогда не были так искусны в слежке, как шпики охранки.
— Осторожнее, товарищ редактор! Поспешные выводы! Она видела, что он ее дразнит.
— Кроме того, я чувствую, что могу вам доверять. Клянусь, это так и есть, — сказал Беня. — Неужели иногда не приятно оставить свои заботы и пожить в свое удовольствие, только ради себя, любимой?
— Мы, коммунисты, так никогда не поступаем, — запротестовала она. — Мы, матери, тоже не можем себе этого позволить…
— Ой, бога ради, просто помолчите и делайте что хочется. Время летит так быстро.
Сашенька промолчала, но она была как во сне, почему-то кружилась голова.
Они прогулялись вдоль стен Кремля. Большой Кремлевский дворец сиял стеклом и золотом, как огромный корабль под вечерним небосводом; в нем, казалось, была сконцентрирована вся мощь советского государства.