Сашка
Шрифт:
Сашка понял, что с сыном произошло что-то нехорошее, но расспрашивать не стал, чтобы не бередить рану. Было видно, что Степановна, так ее называл полицай, очень переживала эту произошедшую трагедию. Он переоделся и отдал хозяйке свои засаленные, грязные, пропотевшие гимнастерку и галифе.
– На улицу не выходи, не нужно, чтобы тебя кто-то видел. Если по нужде приспичит, вон около печки ведро стоит. Вечером истоплю баню, пропариться тебе нужно. Баня – она любую хворобу вылечит. А пока выпей это, – хозяйка протянула Сашке кружку с горячим травяным отваром, – от кашля поможет. И спи побольше, тебе сейчас это нужно, а то совсем дохлый стал. А я пойду по хозяйству хлопотать. Ежели вдруг, когда меня не будет, кто-то зайдет, то скажешь, что ты сын
Сашка кивнул головой. Старуха продолжила:
– Звать-то тебя как?
– Сашка. А вас Пелагея Степановна?
– Ишь ты, слышал, значит, разговор с соседом? – старуха покачала головой. – Ну и хорошо, раз слышал. Ты не бойся, Кузьмич – он добрый мужик, не сдаст тебя. Это он больше за меня волнуется, чтобы мне беды не было. Ох, жизнь наша, что она только с людьми-то делает?!
Старуха горестно вздохнула и продолжила:
– Сосед-то мой раньше шебутной был, выпить любил очень. Жена его, Матрена, красавица была, с детьми часто ко мне ночевать прибегала: бил он ее, вот и пряталась у меня. А мне-то что, давно одна живу, что ж ей не помочь-то? А Кузьмич как трезвый – золотые руки. Все у него получается. Добрый, отзывчивый, никогда не откажет. А стоит выпить – совсем другой человек, словно сатана вселяется. В прошлом году, зимой, перепил он, стал Матрену гонять по деревне, избил сильно, хорошо, что я детей спрятать успела. После того она, бедная, помучилась неделю да и померла. Чуть не посадили тогда Кузьмича, да председатель выпросил, детей пожалел, не хотел сиротами делать. Месяц в район ездил, но добился. Выпустили на поруки. С тех пор ни капли в рот не берет, все о детях заботится. Прямо курица-наседка. И за могилкой Матрены ухаживает, постоянно цветы ей туда носит. Старается прощения у нее вымолить. Да только я знаю, простила она его. Сама мне перед смертью сказала, что зла не держит. Любили они друг друга сильно. Только вот такая странная любовь у них получилась.
А ведь я помню, как они женились, столько счастья в глазах было у Якова, думала тогда, что повезло Матрене, будет как за каменной стеной за таким мужем. А оно вон как обернулось! Как немцы пришли, Кузьмич из-за детей к ним в полицаи и подался, чтобы защитить да сохранить. Переживает он за них очень. Вот ты говоришь – злые они, враги, а у нас с их приходом, почитай, ничего и не поменялось. Председателя колхоза старостой назначили, да и сам колхоз сохранили. Только раньше зерно в район большевикам возили, а теперь немцам. Ладно, заболталась я с тобой, – заторопилась хозяйка. – Ты запомни, ежели спросят, всем говори, что ты Сашка – сын Николая. Приехал ко мне из Гомеля. И все. Молчок. На столе под тряпкой еда, позавтракай, чем бог послал.
Степановна ушла во двор, а Сашка сел за стол, на котором под вышитой заботливыми руками хозяйки большой салфеткой стояла миска с картошкой и квашеной капустой. Завтракая, он принялся с интересом рассматривать дом, куда занесла его судьба. Сейчас, в дневном свете, все выглядело немного иначе, чем во вчерашней полутьме. Небольшая изба была чисто выметена, вдоль стены стояла широкая скамья. В углу, под иконой, расположился большой старинный сундук с резной крышкой. «Наверное, здесь было приданое самой хозяйки», – почему-то подумалось Сашке. Рядом, укрытая цветастой ширмой, находилась двухъярусная деревянная кровать, которую он вчера не заметил. Посередине избы стоял стол. Вот, пожалуй, и все убранство.
На голых стенах висело несколько пожелтевших фотографий. Сашка встал и подошел поближе. На первом снимке был запечатлен высокий бородатый мужчина, сидевший на стуле, сзади него стояла молодая красивая женщина. По обе стороны от мужчины стояли двое мальчиков-погодков. Присмотревшись внимательно, Сашка уловил в чертах женщины сходство с хозяйкой и решил, что это старуха в молодости с мужем и детьми. На других карточках были уже повзрослевшие дети и постаревшие хозяева. Время – самый неумолимый убийца из всех существующих во вселенной. Как ни старайся, что ни делай, но ни остановить, ни
– Сын это мой, Николай, – раздался сзади ворчливый голос Степановны. Она незаметно подошла и стояла сзади, теребя руками уголок накинутого на голову платка.
От неожиданности Сашка вздрогнул и испуганно обернулся. Затем спросил у старухи:
– Пелагея Степановна, а это тоже ваш сын? – и указал на портрет другого молодого человека.
Старуха подошла к фотографии и долго смотрела на нее молча, переживая какое-то, только ей одной известное, горе. Затем аккуратно провела рукой по снимку, словно пытаясь приласкать того, кто был на нем запечатлен.
– Сынок мой младшенький, Васька… Василек, – с нежностью в голосе ответила она и тут же повернулась к Сашке, и привычно ворчливо сказала: – Чего на холодном полу босой стоишь? А ну-ка марш на печку, я же тебе велела спать весь день. Только погодь, еще отвару выпей.
Сашка выпил полную кружку горького напитка и забрался на печь. Спать не хотелось. Впервые за несколько месяцев у него появилось время, когда не нужно спешить, бежать, стрелять, прятаться и, самое главное, не нужно бояться. На душе было легко и спокойно. Он лежал, прикрыв глаза, и вспоминал последние события, произошедшие с ним, пытаясь связать все в одну общую картину.
Глава 2
Сашке только стукнуло тринадцать лет, как забрали отца. Из района прислали план по раскулачиванию, в тот же день председатель колхоза собрал всех жителей на собрание. Наступила весна, и время в деревне было горячее, нужно было успеть засеять все поля. Вначале обсудили вопросы посевной, затем председатель встал, снял шапку и обратился ко всем. Он объяснил, что если никого не вышлют, то приедет комиссия из НКВД, и тогда уж многим будет несдобровать, могут припомнить все старые грехи, ведь с органами у нас шутки плохи, а то, что у них в деревне один беднее другого, и слушать не будут. Поэтому нужно найти того, кто пострадает за народ.
Долго шумели мужики – и ругались друг с другом, и кричали, и обиды старые припоминали, а к позднему вечеру решили, что надо назначить кулаком Сашкиного отца Михася. Хотя какой он кулак, даже коровы не было! Из всего хозяйства старая коза да пяток куриц. И в первую деревенскую коммуну отец, вернувшийся после Октябрьского переворота прямо с фронта, вступил одним из первых, чтобы хоть как-то прокормить семью в начавшиеся тяжелые годы. А потом пришли немцы, похозяйничали годик, пограбили и сбежали домой после начавшейся собственной революции, уступив место полякам. Те резво взялись за дело, до сих пор местные жители вспоминают их с дрожью в голосе. Отец при немцах и поляках воевал в партизанском отряде, правда, он не очень любил вспоминать то время. И как потом Сашка ни старался выспрашивать отца, тот только молчал или отшучивался.
Знали ли про все это деревенские мужики? Конечно, знали. У самих страшная нищета да партизанское прошлое. Не сломилось Полесье в грозные годы немецкой и польской оккупации. Сашке повезло, он родился уже после того, как поляки отступили, оставив разграбленные деревни да многочисленные виселицы. И только началось возрождение, только люди успели почувствовать себя хозяевами кровно выстраданной земли, как пришла новая напасть – колхозы. Попытались сопротивляться, но советская власть сразу дала понять, что шутить не будет, вот и пошли всем гуртом записываться в новую жизнь. Только самые отчаянные остались на хуторах около своей земли, но незавидна была их судьба. Не любила новая власть единоличников, в каждом из них видела врага. И понеслись товарные поезда с выселенцами в Сибирь. Конечно, Сашка, воспитанный в любви и верности к советской власти, не знал про это. Ведь, как ему говорили, он жил в самой счастливой стране в мире. Привыкший с пеленок к тяжелому крестьянскому труду, он даже не задумывался, что где-то люди могут жить лучше.