Сашка
Шрифт:
Пока деревенька выглядела вполне миролюбиво и не внушала никаких подозрений. Обычная русская деревня, с маленькими, покрытыми соломой да дранкой крышами, с редким дымом из труб. Пожалуй, единственное, что отличало ее от мирной деревни – это тишина. Не лаяли собаки, не кукарекали петухи, на улице не видно ни души, словно все спрятались или вымерли. Похоже, немцы здесь уже побывали, решил Сашка. Значит, надо быть вдвойне осторожным, наверняка или сами еще сидят, или оставили своих холуев-полицаев для обеспечения этого по-кладбищенски
Сашка стянул мокрые сапоги, развесил рядом портянки, чтобы хоть немного подсохли, укутал ноги шинелью, пытаясь как-то их отогреть, и стал ждать темноты. «Нужно научиться ждать, – учил его товарищ подполковник, когда они часами лежали в лесу, ожидая возможности пересечь очередную дорогу, заполненную бесчисленными вражескими колоннами. – Запомни, Сашка, уметь ждать – это большая наука. Быстрее всего погибают самые нетерпеливые, а твоя задача – выждать свой единственно верный момент и нанести смертельный удар. Права на ошибку, брат ты мой, здесь быть не должно».
Дождавшись темноты, Сашка обулся и осторожно, напрягая слух и зрение, выставив винтовку вперед, двинулся ко второй от леса хате, стоявшей около ветвистой груши-дички. Этот старый ветхий домик он присмотрел заранее, решив, что там живут какие-нибудь такие же древние старики. Подобравшись, тихонько постучал в маленькое окно. Прошло не меньше минуты, Сашка уже подумал, что ошибся и здесь никто не живет, как в доме раздался скрип половиц, и в окошке показалось сморщенное старушечье лицо. Подслеповатыми глазами старуха рассмотрела в ночной темноте Сашку.
– Кого там черти носят? – раздался ее ворчливый голос.
– Бабушка, добрый вечер вам, не найдется ли кусочек хлеба? – чувствуя, что краснеет от стыда, тихонько ответил Сашка. Ему было очень совестно выпрашивать еду у пожилого человека, но другого выхода не было. Еще день-два, и все: сил не останется совсем, и можно будет брать его голыми руками. И тогда он не выполнит приказа товарища подполковника выйти к своим. А свои будут считать его, Сашку, предателем. И неизвестно, как это отразится на судьбе его матери, когда Красная армия погонит фашистов на запад. Ей могут припомнить сына и тогда уж точно отправят в те места, где навсегда сгинул отец.
– Нет у меня хлеба, проваливай куда шел, ходят тут всякие! А то сейчас кого надо вызову. У меня сосед в полиции служит, вот сейчас закричу, так он быстро явится, – старушка за окном угрожающе зашипела.
– Бабушка, не кричите, пожалуйста, – Сашка испугался, а вдруг эта сумасшедшая бабулька и вправду начнет сейчас орать. – Мне бы кусочек хлебушка или яблочко, я давно уже не ел, ослаб совсем.
– Сказано тебе: нет хлеба! Хочешь яблок – иди в свином корыте покопайся, может, там найдешь, и проваливай отсюда поскорее! – Старушка была явно не рада незваному гостю.
– Зачем вы так? Я же человек, а не свинья, – обиженно ответил Сашка
– Пукалку-то свою опусти, не ровен час стрельнет, – ворчливым, но уже не таким злобным голосом сказала она, подойдя к Сашке поближе. – Ты один тут?
– Один, – ответил тот, опуская оружие и вытирая рот ладонью от вырвавшейся мокроты.
– Ну, пойдем со мной, нечего под луной отсвечивать!
Старуха взяла Сашку за руку и потащила в дом. Там было тепло: днем хозяйка протопила печь, прогревая хату перед надвигавшимися утренними заморозками.
– Садись тут, – хозяйка подвела Сашку к скамье, стоящей около стены, – сейчас огонь зажгу.
Она прошла к печке, вытащила рукой еще не до конца потухший уголек и, раздув его, подожгла лучинку, припасенную для розжига. Мягкий тусклый свет озарил бедное крестьянское жилье, десятками теней пробежав по нему.
Старуха повозилась еще немного и вытащила чугунок. Сняла крышку, и изба сразу наполнилась ароматом щей, таким сильным, что у Сашки от усилившегося чувства голода закружилась голова, а в горле опять запершил предательский кашель. Глотая слюну, он пытался удержать кашель, но тот снова вылез хрипотой, заставив Сашку опять зажимать рот, чтобы избежать лишнего шума.
– Снимай сапоги, пусть немного просохнут подле печки, а сам быстро к столу, – приказала старуха невесть откуда появившимся властным голосом, – и портянки не забудь снять, тоже, небось, отсырели.
Сашка начал разуваться, но мокрые сапоги прилипли к ногам и никак не хотели слезать. Провозился с ними долго, старуха стояла и молча смотрела на это, скрестив руки на груди.
– Давай, сама положу, а ты марш за стол, а то все остынет, – она поставила сапоги на припечек, сверху набросила портянки, – так быстрее высохнут.
Сашка сел за стол, на котором дымилась миска с пустыми щами и лежало несколько вареных картофелин. Жадно принялся есть обжигающее варево, которое даже без соли было для него сейчас самым вкусным на земле.
– С солью беда, – старуха подсела рядом, внимательно наблюдая за ним, – не купить. Магазина у нас в деревне не было, в райцентр ходили, там был большой. Перед самой войной открыли. Так перед самыми немцами, как только большевики ушли, его местные до конца и разграбили, только стены и остались. А я-то, дура такая, запастись и не успела. А у тебя часом соли нет с собой? – она вопросительно взглянула на Сашку.