Сатанинская сила

Моргун Леонид Иванович

– Ты… куда ж… Гринь?! Куда?.. – проскрипел дядя, протягивая к нему руки с длинными когтями и заходясь трескучим деревянным смехом. – Сам же ко мне придешь… все – придете!.. – и вновь захохотал.

Этот смех еще долго стоял в ушах Гришки, который несся по улицам родного городка, не разбирая дороги…

* * *

В кооперативном кафе «Чудо-Юдо» в тот вечер, как и всегда по вечерам гремела стереофоническая музыка, и бравый экс-"морской волк» Черноморского пароходства Миня Караулов, стоя за буфетной стойкой, демонстрировал посетителям достоинства видеомагнитофона Джи-Ви-Си, привезенного им из знойного Гонконга. На экране громадного «Шарпа» наяривал чечетку Рэй Паркер, напевая песенку о привидениях,

а те, жутковатые и загадочные, преследовали полураздетых девиц и приводили в ужас обывателей.

Собравшийся в полутемной зале с обомшелыми сводами, разрисованными картинками из русских сказок, «цвет города» цокал языками и покачивал головами.

– Вай! Как… скачет! – обратился к арбузнику Тактымбаеву картошечник Абдирянц. – Самсэм как братья Гусакяны.

– Якши… – закивал головой арбузник.

– Я грю, страхулядин окле себя собрал, – встрял в разговор Боб Кисоедов, бывший городской маляр, с некоторых пор объявивший себя «свободным художником». Недавно, разрисовав кафе русалками и лешими, он на целый год выторговал себе право накачиваться в нем спиртным бесплатно, и теперь старался употребить максимально возможное количество означенного продукта. Супруги Карауловы, прикинув расходы, пошли на эту сделку, но поздно поняли, что в своих расчетах не учли ни поглощающих способностей Боба, ни широты его натуры – он не только пил как губка, но еще и задарма поил всякую шушеру. Не соглашался он и пьянствовать где-либо вне стен, собственноручно им расписанных, ибо неустанно требовал восхищения публики.

– Я грю, рази ж это призраки? – гундел он под носом у почтенных купцов-барышников. – Тьфу, а не привидяшки, так, шушера мелкая. Во-он, какой нечисть должна быть! – восклицал он, указывая на сумрачно-темный бесплотный лик на центральном панно. Призрак и впрямь был отменный, будто срисованный с натуры. Был он черен словно сам мрак, но где-то в глубине этой темноты просматривалось некое непередаваемое мерцание чего-то, заменяющего ему глаза и проблеск пока еще не раскрывшихся во всей красе своей клыков. Во тьме этой чувствовалась непередаваемая словами физическая мощь и, что самое странное и страшное, недюжинная духовная сила, ибо выступал он, гордый и могучий, во главе легиона бесов, ведьм, вампирчиков и прочей нечисти рангом помельче, как-то: вурдалаков, леших и домовых, не считая русалок, скелетов и каких-то еще гадов на редкость отвратительного типа. И вся эта нечисть, возглавляемая Черным Призраком, шла, перла, давила, неслась вперед, казалось, грозя через мгновение раздавить, смять и размазать по стенкам всех посетителей кафе.

Налюбовавшись своим творением, Боб загоготал и захлопал в ладоши, выражая свой восторг танцем в стиле «брейк», который на площадке исполняла дочка «отца города», Сашенька Бузыкина. Худенькая, затянутая в черную с заклепками кожу, с головой, напоминающей бело-голубую астру, она не блистала особыми статями, но умела производить впечатление. По словам Боба, она была «столичной штучкой» и всем своим видом старалась подчеркнуть, что в эту глухомань ее забросил злой рок. Недавно появившись в городке, эта миловидная девушка стала главой местных рокеров и золотой молодежи. К таковой себя причисляли и бывшие в тот вечер в ее компании главный местный бандит и бывший комсомольский вожак Жора Кашежев, молодой прораб Федюня Цыганков и пышнобедрая Лиана Бабурова.

Вокруг них за двумя столами спереди и сзади сидела местная «братва», во всяком случае так они себя называли. На самом деле это была самая обыкновенная банда молодых ублюдков, которая рэкетировала и обирала весь город пользуясь молчаливым попустительством «отцов города». Половина доходов от рэкета, наркотиков и фальшивой водки шла прямиком в карманы Бузыкина и Колоярова (о чем знал весь город, знали и в области, и даже писали разика два в оппозиционных газетах позже без вести пропавшие репортеры) – и беспрекословное соблюдение этого порядка служило основой стабильности в городке.

Музыка гремела, экран светился всеми цветами радуги, прелестная Бони Тэйлор, страдая в руках насильников, слезно призывала героя, и уж мчался с дальних

техасских гор ей на помощь белозубый ковбой в белоснежной шляпе, а хозяин кафе, Миня Караулов, несокрушимой грудой возвышался над стойкой, бодро взбалтывая коктейли (перекупщикам захотелось попробовать «хайбола"). «Ну, мля, я вам, суки, щас смешаю такой «х…бол», про себя говорил Миня, три дня икать, падлы, будете…» – и старательно взбалтывал подозрительного вида суспензию из спирта, бормотухи, экстракта «фанты» и домашней бражки, время от времени попшикивая туда дихлофосом из баллончика. Делая это, он зорко следил за посетителями, которые все уже постепенно пришли в достаточно нетрезвое состояние, чтобы их можно было обдирать как липку. Неспешно прикидывая в уме выручку, он не сразу обратил внимание на призывный взор своей супруги Аннушки, исполнявшей при кафе обязанности официантки, судомойки и уборщицы. Взгляд ее недвусмысленно источал тревогу. Миня моментально отложил шейкер и двинулся на подмогу. Подойдя, он обнаружил, что за столиком, огороженном декоративной решеткой от общей залы, который держали, как правило, для самых уважаемых гостей и проверяющих, привольно расположилась отталкивающего вида старушонка с большим горбатым носом и уродливо оттопыренной нижней губой. Одета она была в овчинный тулуп мехом наружу и какую-то засаленную кофту. Рядом с нею в барочном кресле стояла видавшая виды облезлая и неопрятная метла. Хихикая и взвизгивая от удовольствия, она поигрывала с маленьким злобным хорьком, который с шипением прыгал по столу, расшвыривая хвостом столовые приборы и салфетки, щерил зубы и вертелся юлой, издавая самый препоганый запах, который только можно себе вообразить.

Пронзив испепеляющим взглядом сидевшего с осоловелым видом у дверей вышибалу Микиту, хозяин кафе надел на физиономию самую холодную и презрительную из своих улыбок и, вскинув озабоченно брови, негромко произнес не предвещающим ничего хорошего тоном:

– Гражданочка…

Не обращая на него внимания, старушонка резвилась со зверьком, который вдруг оказался ростом чуть ли не с кошку, хотя мгновение назад вполне поместился бы в рукавице.

– Гражданочка, сюда с животными вход воспре… – не договорив, бармен замолчал.

Старушонка лишь взглянула на него, и бравый Миня, отошедший на судах родного пароходства все моря и океаны, не покидая теплого буфета, сразу же уловил в ее взгляде тяжелый и властный огонек силы. И потому он немедленно сменил улыбку на радушную и дружелюбную, и мороз в его глазах сменился лаской и теплотой, позвоночник, повинуясь годами выработанному рефлексу, изогнулся в виде буквы S, и, приняв самую раболепную позу, Миня осведомился:

– Чего изволите-с?

Это «с» родилось в нем непроизвольно. Эта крохотная, неуловимая, еле слышимая частичка, этот, не звук даже, а нечто вроде шипения, импонировала власть имущим, где-то в глубине души возвеличивая их над самим собой.

– Шм-м-мпанского, – процедила сквозь зубы старуха, откидываясь в креслах на манер светских львиц из фильмов сороковых годов.

– А зверечку – сахарочку? – игриво осведомился Миня, скосив глаза вбок и тут же вытаращил их, разинув рот и захлопал им, как рыба, выброшенная из воды. Хорька и след простыл: вместо него на столе развалился ражий рыжий детина в легкой маечке, которая не скрывала буйной поросли на его плечах, шее и груди. Коренастый, с длинными руками, должно быть, достававшими до колен, он шипел и поигрывал своими бицепсами, способными устыдить самого Шварценеггера, и скалил острые зубы, словно примериваясь, как бы половчее вцепиться бармену в горло.

– Фи, фи, Аредишко, – выговорила ему старуха. – Зачем его когтить, он и так наш с потрохами, а? – она изучающе взглянула на хозяина.

– А… – Миня судорожно сглотнул и, жизнерадостно заулыбавшись, осведомился: – Кушать что будем-с? – при этом он жонглировал меню и одновременно смахивал со стола невидимые крошки и сдувал незримые пылинки со стаканов, перекладывая ножи и вилки, выстраивая фужеры и рюмки согласно западному этикету.

– …икорка черная, красная, балычок, сервилатик, салями, севрюжка пареная, крабики… – бормотал Миня, как заклинание.