Сатанинский смех
Шрифт:
Она резко встала.
– Позвольте мне уйти, – всхлипнула она, – выпустите меня отсюда!
– Я вас не удерживаю, – сказал он, но уже в следующую секунду она оказалась в его объятиях.
Он ощущал ее рот, сладкий и соленый от слез, неистово жаждущий, дикий, нежный, шепчущий приглушенные слова:
– Жан, мой Жан, мой! Как, когда и где – не знаю, но мой! Я зверь, самка, я не стою и ноготка бедной Флоретты, и все равно, Жан, Жан…
Дверь тихо открылась.
– Простите меня за вторжение, – спокойно произнес Ренуар Жерад, – но это действительно очень важно, Жан…
Они отскочили друг от друга. Краска стыда залила
– Ладно вам, Жан, – засмеялся Ренуар. – Я не блюститель нравственности. Кроме того, у меня нет времени. Уверен, мадемуазель простит нас…
Николь схватила свою шляпку с маленького столика и выбежала из комнаты.
– У вас бесспорно хороший вкус, – заметил Жерад со сдержанным удивлением.
– Послушайте, Ренуар, – захлебываясь, начал Жан, – я не… я не думал…
– А я думал, – пошутил Ренуар. – Кроме того, вы оба одеты, вы в маленькой гостиной, что же тут особенного? Конечно, это в вашем собственном доме, когда ваша жена может в любой момент вернуться – боюсь, должен осудить вашу неосмотрительность. Судить же вашу нравственность я не имею никакого права – уровень моей нравственности еще ниже!
– По какому поводу вы пришли? – проворчал Жан.
– Толпа ворвалась в Тюильри. Они держат короля и королеву пленниками, стараются, думаю, спровоцировать их на какие-то действия, которые дадут этим исчадиям ада повод убить их. На охрану полагаться нельзя, разве только на швейцарцев. Мы должны отправиться во дворец и попытаться уговорить толпу уйти оттуда, и таким образом сорвать замысел якобинцев и жирондистов. Если нам это не удастся, мы должны умереть, если понадобится, защищая их…
Жан вышел из гостиной и взбежал по лестнице. Через две минуты он вернулся со шляпой, пистолетом и тростью.
– Я готов, – сказал он.
Он оказался в маленькой группе, взявшейся охранять покои королевы. Поэтому он не стал свидетелем спокойного героизма Людовика, отказавшегося отменить свое вето, который принял шпагу и, размахивая ею над головой, выкрикивал “Да здравствует нация!” с полным достоинством; он даже надел красный колпак, не выглядя при этом дураком, пока в конце концов не смягчил их, отправив после подлой и трусливой речи Петиона, не отступив ни на дюйм от своих принципов.
Зато Жану довелось видеть, как Мария Антуанетта продемонстрировала свое величие. Одна из последних парижских шлюх Пале-Руайяля остановилась перед ней и заорала:
– Autrichienne! Entrang'ere! [65]
Королева пристально посмотрела на нее.
– Я вам сделала что-нибудь дурное? – спросила она.
– Нет, но вы принесли много вреда нации! – завопила проститутка.
– Вас обманули, – спокойно сказала королева. – Я вышла замуж за короля Франции. Я мать дофина. Я француженка. Я никогда не увижу свою родину. Я не буду счастлива или несчастна нигде, кроме Франции. Когда вы меня любили, я была счастлива.
65
Австриячка, иностранка (фр.)
К изумлению Жана, шлюха расплакалась.
– О, мадам, – всхлипывала она, – простите меня! Я вас не знала. Я вижу, вы были очень добры…
Сантер, революционер-пивовар из Сент-Антуанского предместья, грубо схватил ее за руку.
– Эта девка пьяна! – заорал он и силой оттащил ее от королевы.
Жан шагнул к нему.
– Сантер, – сказал он сквозь зубы, – я знаю, почему вы сделали это. Не хотите, чтобы они правили, так ведь?
– Да, черт меня возьми, не хочу! – выкрикнул пивовар.
– А я хочу. Если вы еще раз откроете свой отвислый рот, я всажу двойную порцию свинца в ваши кишки. И не говорите мне, что ваши друзья разорвут меня на куски, меня это не волнует. Я пришел сюда, готовый умереть…
Сантер уставился на него.
– И что бы вы ни сделали, – Жан четко, без всякого выражения выговаривал слова, – вам это не поможет. Потому что к тому времени вы, мой друг, будете мертвы.
Сантер отшатнулся от него и поспешно выскочил за дверь.
Жан вернулся к королеве.
– Благодарю вас, месье Марен, – сказала Мария Антуанетта.
Когда после долгих часов это испытание кончилось, Жан Поль разыскал Ренуара Жерада.
– Ренуар, – устало сказал он, – зачисляйте меня в вашу роту. Завтра же я начну строевую подготовку.
– Отлично! – улыбнулся Жерад. – Могу держать пари, половина армии состоит из мужчин, которые от чего-то сбегают…
– Что вы имеете в виду? – спросил Жан.
– Вы это знаете так же хорошо, как и я, – пошутил Ренуар, – так чего ради я буду утруждать себя и рассказывать вам?
К тому времени, когда они наконец выступили из Парижа на север, навстречу смерти и славе, Жан Поль стал настоящим солдатом. Тридцатого июля они промаршировали по Елисейским полям, а в это время в другом конце Парижа в город входили марсельцы, сплошь бандиты, распевая новую песню Руже де Лиля “Военная песня для Рейнской армии”.
Жан слышал эти трубные звуки, отдававшиеся гулко в его крови:
К оружию, граждане!Стройтесь в батальоны!Марш вперед, марш вперед!Это было великолепно, захватывающе, грандиозно. Жан мог разглядеть темную головку Флоретты и прижавшуюся к ее плечу светлую голову Николь.
Но он был уже слишком далеко, чтобы разглядеть слезы на их лицах.
15
Жан Поль Марен лежал на грязной больничной койке в военном госпитале на Ман-мартре и смотрел в окно на ветряные мельницы. Два дня назад, 1 октября 1793 года, его привезли в Париж, спустя год и два месяца после того, как он выступил из этого города навстречу смерти или славе. Он глядел на ветряные мельницы, не обращая внимания на крики, стоны и проклятия раненых, лежащих вокруг. Ветряные мельницы напоминали ему о героической обороне Вальми, где на вершине этого исторического холма тоже стояла ветряная мельница. Вальми оказалась единственной битвой, которую он хорошо запомнил, потому что это было его первое сражение. Все последующие слились в потоке времени, так что он никогда не мог вспомнить, было ли это с ним при Жемаппе или при Неервинден, или при Майнце, Вердене или даже при Ондешютте. Впрочем, это уже не имело значения; разум находил способ отгораживаться от кошмаров.