Сатанинский взгляд
Шрифт:
Рабинович не вполне представлял себе, как это будет выглядеть, зато знал, с чего следует начать. И он приступил к осуществлению своего плана.
Василий побеседовал с одним из полицейских. Тот решил, что говорит со своим отцом.
— Папа, — сказал полицейский, — самый крутой парень в городе, с которым я не хотел бы остаться один на один, которого я предпочел бы обойти за несколько миль, — это Джонни Бангосса по кличке «Мордоворот».
— Значит, от него лучше держаться подальше?
— Этот человек с двадцати лет
— Что значит «мокрушник»? — спросил Василий.
— Отец, ты проработал в полиции всю жизнь и до сих пор не знаешь, что это такое?
— Когда тебя спрашивает папочка, полагается отвечать! — одернул «сына» Василий.
Они сидели в закусочной. Некоторые из блюд мало чем отличались от тех, к которым он привык в России. Ему больше нравилось то, чего он прежде не пробовал.
Люди как-то странно косились на «отца» с «сыном», но Василий не обращал на них внимания. У его собеседника были рыжие волосы, голубые глаза, он был на полфута выше Василия и на добрых десять лет старше.
— Папа, мокрушником называют человека, который совершает убийство, получая за это деньги.
— А где живет этот Бангосса?
— В Куинсе. Уже месяц он находится под колпаком у полиции и знает об этом. Говорят, он совсем ополоумел, потому что все это время лишен возможности крушить черепа. Так что мы ждем, когда у него наконец сдадут нервы.
Василий записал адрес мокрушника, взял с прилавка большую сладкую булочку и, сказав официанту, что за него расплатится сын, направился в Куинс.
Когда жена Джонни Бангоссы увидела приближающегося к их кирпичному дому невысокого человека с печальными глазами, первым ее побуждением было немедленно спровадить его. В противном случае Джонни прикончит коротышку, а полиция, которая и так начеку, сцапает его, и Джонни угодит в тюрьму, может быть, на всю жизнь. Она же, Мария Веницио Бангосса, фактически останется вдовой и выйти снова замуж не сможет, потому что по канонам церкви по-прежнему будет считаться замужней женщиной.
Мария Бангосса открыла дверь.
— Заходите, — сказала она. — Вы к кому? К Джонни?
— Совершенно верно, — ответил Василий Рабинович.
Дом с толстыми стенами из красного кирпича, плоской крышей и крохотными щелками окон напоминал бункер. Внутри мебель сияла так, как в Америке сияют, пожалуй, только стойки баров.
Вдруг Мария Бангосса поняла, что разговаривает со своей матерью.
— У него паршивое настроение, мама. Я приношу ему спагетти три раза в день и ставлю под дверью. Я боюсь к нему заходить. Тебе лучше уйти от греха подальше.
Мать пожала плечами.
— Что ты так волнуешься? Мы с ним немного побеседуем, и все будет в порядке. Ну-ка, проводи меня к этому зверю.
— Я совсем не волнуюсь, мама. Джонни у себя в комнате, он еще спит. Он обычно лютует, когда просыпается. Я стараюсь выскользнуть из кровати, пока он еще спит, чтобы не попасть ему под горячую руку.
— Не бойся, Мария, с твоей мамой ничего не случится, — заверил ее Василий.
Он оглядел гостиную. На полу лежал кошмарный ковер каштанового цвета, напоминающий искусственный мех. На столике красовалась лампа в виде фарфоровой фигурки, держащей фрукты. Перила лестницы были сделаны из хрома. Убранство аэропорта казалось верхом изящества в сравнении с интерьером жилища Джонни Бангоссы.
Подойдя к его комнате, Василий постучал в дверь и крикнул:
— Эй, Джонни, я хочу с вами поговорить!
Джонни Бангосса услышал голос с иностранным акцентом. Он услышал его сквозь сон, а продрав глаза, проворно соскочил с кровати и выбросил вперед кулак, рассчитывая сокрушить незваного гостя. Однако кулак угодил в стену, о которой посыпалась штукатурка.
Голос доносился из-за двери. Джонни уперся в края двери и высадил из проема. Перед ним стоял маленький еврей с печальными глазами.
Ослепленный гневом, Джонни бросился на визитера.
Василий Рабинович увидел занесенную над ним огромную волосатую лапищу. Джонни Бангосса заслонил собой весь дверной проем. На нем была майка, обнажавшая массивные волосатые плечи. Давно небритое лицо заросло густой щетиной. Даже из носа торчали волосы. Казалось, что и зубы, и ногти у него тоже волосатые. Черные маленькие глазки горели, как угольки, а широкая физиономия там, где ее не покрывала щетина, была багровой от злости.
Василий почувствовал, что его ждет неминуемая гибель, и все же скрепя сердце посмотрел громиле в глаза.
Громила замер на месте и как-то съежился.
— Послушай, Карли, не трогай меня! Не надо, Карли, захныкал Джонни Бангосса, прикрывая голову руками и отступая назад.
— Я не собираюсь тебя бить. Ты мне нужен, — сказал Василий.
— Не бей меня! — взмолился верзила.
— Ты мне нужен, — повторил Василий. — Ты станешь моим телохранителем.
— Хорошо, Карли, только не бей меня.
Василий пожал плечами. Он знал, что Джонни сейчас и в самом деле чувствует оплеухи и затрещины, к которым часто прибегал человек, воспитавший его.
Было немного неловко спускаться по лестнице с верзилой, который, жалобно повизгивая, заслонял от него голову и уворачивался от якобы готовых обрушиться на него ударов.
Мария Бангосса в растерянности смотрела, как Джонни в компании незнакомца вышел из дома. Можно было подумать, что ее любимый муж принял коротышку за своего старшего брата Карли, который заменил ему родителей. По словам Джонни, Карл воспитывал его в строгости, по старинке. В наши дни, с появлением социальных инспекторов, такое воспитание стало квалифицироваться как издевательство над ребенком.