Сатанизм для интеллигенции
Шрифт:
Мир превращается в «матрешку». В нем много-много уровней и этажей, но зато где-то оказался забыт сам Творец. «Вы знаете, как трудно видеть Фохат, какие многолетние накопления требуются для очевидности этой энергии. Но что скажет слабый дух, если он узнает, что за Фохатом находится Парафохат, который питается Панфохатом», – открывает «космические тайны» «Живая этика» (Агни Йога. 403). Новый Завет к этим матрешкам относится иначе: «Глупых же состязаний и родословий удаляйся, ибо они бесполезны и суетны» (Тит. 3,9). Речь идет не о спорах по поводу генеалогического древа той или иной семьи и ее претензий на аристократичность. Нет, апостол Павел полемизирует именно с гностиками и с их тягой к бесконечным космическим родословиям (по принципу «Панфохат излил Парафохат, Парафохат излил Фохат…»).
Двигаясь по этим этажам, ум человека никогда не приходит к Богу 563 , душа же его оказывается слишком зависима от «посредников», от не-божественных космических обитателей. И где же гарантия, что эти духи захотят пропустить доверившуюся им душу дальше, а не просто подомнут ее
563 «Теософический гнозис никогда не приходит к Богу, он до бесконечности погружен в мир, в космическую эволюцию» (Бердяев Н. А. Философия свободного духа. – М., 1994, с. 183).
Стремление гностиков заполнить космос вереницами «посредников» весьма странно. Такое ощущение, что своими «эонами» они хотят загородиться от Бога. Бог Сам пришел на землю, подарил Себя людям, но они от Него убегают. «Не может быть, чтобы Бог вел себя столь смиренно, столь до неприличия невеличественно! Не может быть, чтобы Бог Сам соединился с людьми!». Папа Иоанн-Павел II так объясняет это поведение христоборцев: «Бог подошел к человеку так близко, как смог. Дальше этого предела Он не смог пойти. Бог зашел слишком далеко. Разве не стал Христос скандалом для иудеев, пугалом для язычников?.. Человек с тех пор не в состоянии выносить такую близость с Богом, и начались протесты. Этот большой протест имеет точное имя: первый называется Синагога, а потом Ислам. Оба не могут принять такого человечного Бога. „Это не пристало Богу“, – возражают они, – Он должен оставаться абсолютно трансцендентным, оставаться чистым величием» 564 .
564 Папа Иоанн Павел II. Переступить порог надежды. – М., 1995, сс. 67-68. Лучший (и цитированный выше) перевод взят из фрагмента, опубликованного в «Комсомольской правде» 11.11.1994, с. 14.
Впрочем, между первым бунтом, создавшим иудаизм, и вторым восстанием, породившим ислам, был еще и антиевангельский бунт гностиков, превративших Христа в полубога-получеловека, недочеловека и недобога.
Но иудаизм просто воздвиг стену между собой и христианством 565 . Гностики же хотели ассимилировать Евангелие, встроить его в обычную языческую мистику космоса. И вот, чтобы не вдаваться в прения о «космических родословиях», христианское богословие стало использовать в космологии тактику «выжженной земли»: оно само не стало формулировать космологических систем, и воспротивилось их навязыванию извне.
565 Еврейский историк, не испытывающий ни малейших симпатий к христианству, пишет: «Христиане долго стекались в еврейские синагоги. В этих синагогах они продолжали свои миссионерские усилия, пытаясь обратить евреев в христианство. Видя, что их гостеприимство используется во вред, евреи ввели в литургию особую молитву, направленную против еретиков. Поскольку христиане не могли вторить этой молитве, практика использования синагог как убежищ постепенно отмерла» (Даймонт М. Евреи, Бог и история. – М., 1994, с. 202). Речь идет о молитве «Шмоне Эзрец», ежедневной главной молитве раввинов, в которую во втором веке было вставлено проклятие «еретика и назорея».
Чтобы не принять языческую, религиозно окрашенную космологию, христианский мир выработал свой, радикально безрелигиозный способ познания мира – науку 566 .
А чтобы защитить сознание, не занятое математическими вычислениями и научным анализом, Церковь предложила чаще вспоминать о Боге и о том, что такого есть в каждом из нас, что отделяет нас от Творца.
К авве Зенону пришли некогда братия и спросили: «что значит написанное в книге Иова „небо же нечисто пред Ним“. Старец же сказал им в ответ: „братия оставили грехи свои и исследывают небесное“ 567 . Или: Некий брат начал говорить авве Пимену о предметах духовных и небесных. И хотя собеседник старца говорил строго в рамках Писания, авва Пимен отвратил от него лице свое, и не дал ответа. На недоумение – почему же Пимен уклонился от беседы, старец сказал: «Он от вышних и говорит о небесном, а я от нижних, и говорю о земном. Если бы он говорил со мною о душевных страстях, я стал бы отвечать ему; а если он говорит о духовном, то я сего не знаю» 568 .
566 Это воздержание христианского богословия от космологических построений расчистило почву для возникновения собственно научного, а не мифологического познания мира. Церковь была заинтересована в демифологизации космоса, и потому приветствовала появление причинно-следственных, механицистских моделей объяснения космических и физических процессов. Только при лишении космоса сакрально-божественного статуса оказалось возможно подойти к нему с математически-экспериментальными мерками. Подробнее об этом см. главу «Церковь и рождение научной традиции» в моей книге «Традиция, Догмат, Обряд. Апологетические очерки» (М., 1995).
567 Древний Патерик. – М., 1899, с. 160.
568 Древний Патерик. с. 169.
Не в России и не в Германии происходят эти диалоги. В Египте – в той самой стране «сокровенной космической мудрости», о которой любят рассуждать теософы. В Египте, в стране с действительно удивительной религиозной отзывчивостью, впервые родилось христианское монашество. И египтяне же, столь хорошо знающие, что такое языческая мудрость, создав христианские монастыри, не желали говорить «о солнцах и мирах» 569 …
Напротив, языческий мир всегда – от гностиков до Рерихов – пытался навязать христианству свою космологию, заполнить эту лакуну, заполнить пространство между Богом и человеком всевозможными эонами, сефиротами, планетами и т.п. Через космологическую фантастику язычество всегда пыталось внедриться и навязать поклонение твари. Как советует популярнейший ныне пропагандист кармического неоязычества С. Н. Лазарев, «Вы можете не верить в Бога, но должны любить Вселенную» 570 .
569 Египтянин Антоний Великий так говорит о происхождении язычества: «Итак, во-первых, знаем, что демоны называются так не потому, что такими сотворены. Бог не творил ничего злого. Напротив того, и они созданы добрыми; но, ниспав с высоты небесной и вращаясь уже около земли, язычников обольщали видениями» (св. Афанасий Великий. Житие преподобного отца нашего Антония. 22 // св. Афанасий Великий. Творения. Т. 3. Троице-Сергиева Лавра, 1903, с. 236).
570 Лазарев С. Н. Диагностика кармы. кн. 1. – СПб., 1993, с. 25.
Слишком много религиозных катастроф, происходивших с почитателями Космоса, видели древние христиане. «Ранние христиане звали бесами языческих богов, и были правы. Какова бы ни была поначалу религия древних, теперь только злые духи обитали в опустевших святилищах. Пан стал только паникой, Венера – только венериным грехом» 571 .
Видя множество подобных сюжетов, народ Библии предпочел иной выбор. «Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя и сердце мое: Бог твердыня сердца моего и часть моя вовек. Ибо вот, удаляющиейся от Тебя погибнут. А мне благо приближаться к Богу», – возвещает псалмопевец (Пс. 72,25-28). И хотя христианами признается существование некоего мира между человеком и Богом, но чтобы наше религиозное стремление сбылось – оно должно пройти мимо или сквозь всех посредников, чтобы припасть к престолу Творца неба и земли 572 .
571 Честертон Г. К. Вечный человек. – М., 1991, с. 25.
572 И даже если промежуточный между Богом и человеком духовный мир вполне благ и чист, все равно религиозный импульс не должен застревать в нем. Исходя из этого соображения протестанты нередко обвиняют православных в том, что наш религиозный порыв чаще адресуется к святым, чем к Самому Спасителю. С точки зрения вероучительной логики упрек протестантов несправедлив. Но в реальной практике, увы, такое случается. Ощущение именно языческого, а отнюдь не христианского текста оставило во мне письмо одного читателя в газету «Русь Державная»: «Я считаю, что именно Государю Николаю II мы обязаны тем, что в Великой Отечественной войне нам оказал покровительство св. великомученик и победоносец Георгий. Это наш Государь умолил Пресвятую Богородицу взойти на Престол Российский в Его отсутствие (явление иконы Державной Божией Матери), и она теперь хранит и заступает своими мольбами землю русскую. Молитвами св. Государя, по Его Благословению, привел к Победе над германскими агрессорами святой великомученик и Победоносец Георгий» (Русь Державная. №. 1 (24), 1996). В этих сложных взаимоотношениях между Святыми Бог оказывается как-то почти и ненужным… И даже заглавная буква от Бога переходит к Государю.
Христиане – это люди, которых, подобно блаженному Августину, спросили: «что ты желаешь знать?». И они ответили – «Бога и душу». – «И ничего больше?» – «Ничего». Христианский мир променял фантастику космогоний на познание души и ее спасение. Мы обретаем – Бога. Каким жалким кажется после этого весь теософский зоопарк с его астралами, эонами, эгрегорами и прочей нечистью!
В конце концов, если бы теософия лишь живописала путешествия по разным уголкам своего космоса – ее можно было бы считать обычной фантастикой. Но человеку, вовлеченному теософией в космические странствия, она предлагает конечный вывод: вне мира ничего и никого нет; идея Бога, отличного от мира – это бред; а значит, весь религиозный импульс направь на почитание космических владык.
С точки же зрения библейской, поиск конечного спасения в инстанциях иных, чем Творец, просто опасен. Бог – «единый, имеющий бессмертие» (1 Тим. 6,16). А потому поиск бессмертия в иных источниках бессмыслен. Буддисты говорят: зачем, индуист, ты желаешь вселиться в мир богов, если даже сам Брама смертен? Неужели еще раз ты хочешь умереть? Из совершенно иных оснований христиане могут задать подобный же вопрос: Зачем, о язычник, ты желаешь отождествить себя с космосом, с тем миром, в котором все подлежит распаду и который просто не вечен? Ты желаешь умереть вместе с ним?
Апостол Павел видит суть язычества в служении «пустым и суетным стихиям мира сего»: «для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?» – вразумляет он галатов (Гал. 4.9). В греческом тексте «начала» – это «stoiheia», «стихии», то есть, на языке греческой мысли, те первоначала, из которых сложен космос. «Стихии мира» (Кол. 2,8) – это «stoiheia tou kosmou». От сообщения с космическими стихиями надо уклоняться – ибо «вы со Христом умерли для стихий» (Кол. 2,20).