Сатирическая история от Рюрика до Революции
Шрифт:
Стал Распутин помогать царю не только в семейной жизни, но и в государственной. Приказывал царю объявлять войну, усмирять мятежников. Любил Распутин целовать фрейлин и ходить в баню… В бане он сменял архиереев, назначал министров. По словам очевидцев, Распутин в бане решал самые сложные государственные дела. Происходили такие разговоры:
– Эй, ты, Аннушка, потри меня губкой по спинке! Да кстати не забудь сказать завтра Сане (царице), чтобы назначили Ваньку министром юстиции.
– Послушай, графинюшка, не старайся так, видишь, мыло течет уж очень больно. Да вот что. Про Степку сказала вчера Саньке: что приказал его в товарищи министра произвести? Забыла? Так вот же я тебя веником за это.
Пил Распутин очень много, и водки, и шампанского, и ликеров, но умер от воды. Его нашли в проруби мертвым…
Для верности, прежде чем опустить в воду грешное тело его,
Вода не приняла Распутина. С почестями похоронили его в Царском Селе.
Но и земля не приняла его тела.
Вскоре его выкопали из земли и сожгли, а прах развеяли на ветру.
Так поступили с Гришкой Отрепьевым в начале царствования Романовых.
Такая же участь постигла другого Гришку, Гришку Распутина, в конце царствования Романовых.
Великая война
Тут перо юмориста выпадает из рук. Слишком велико горе, чтобы позволить себе улыбаться… Слишком кровоточащи раны, нанесенные и наносимые еще человечеству. Мимо! мимо!
Тут не до смеха. Туг море крови и океан слез. Мимо! Мимо!
Не до смеха у трупа матери. Не до улыбок, когда стоишь у могилы сына. Мимо!
Без царя
25 февраля 1917 года прибыл в Петроград с фронта величайший в мире социал-демократ товарищ Голод. Привел он с собой двух братьев своих. Имя первого было – Гнев. Имя второго – Возмущение.
Взяли братья царский трон, подняли и что было мочи встряхнули его.
Слетел с трона царь. Слетела с головы его корона. Полетели за ним все те, что держались за ножки трона.
В марте царь написал свой последний манифест.
«Отрекаюсь, – писал царь, – от престола за себя и за сына. Буду садовником или лошадь куплю, извозничать буду».
И по привычке под, отречением подписал: «И благосклонный Николай».
Жила Русь триста лет с царем в стране и без царя в голове.
Теперь, даст Бог, будет наоборот.
Заживет Русь без царя в стране и с царем в голове…
Вредная раса. Борьба с династиями (Александр Амфитеатров)
I
День начался телеграммой о возобновлении всеобщей забастовки. Весьма вероятно, что в то самое время, как мы здесь – вы слушаете, я читаю, – где-нибудь на Васильевском острову в Петербурге или у Марьиной рощи в Москве, или на Новом Свете в Варшаве сверкают финские ножи, летят вдребезги стекла, льется кровь, пылает пожар, трещат братоубийственные выстрелы гражданской войны. Недавняя победа русской свободы, к сожалению, гораздо более скромная, чем ждали и заслужили своим беспримерным самоотвержением и геройской твердостью ее пассивные бойцы, разбудила свирепым испугом всю бездну ненависти, затаенную в черном аду старого порядка. Побежденные самодержавцы разнуздали насилие, пьянство, разбой, невежество, фанатизм – все темные силы, воспитанные в России под опекою Романова дома, и бросили их, как свои последние, страшные резервы, в то рыцарство духа, которое зовется русскою революцией, которого кровь, льющаяся десятками лет, горит на русском небе мучительно красными зорями близко наступающих свободных дней. Водка, подкуп, попустительство к грабежу, подстрекательство к убийству, бесстыжая провокация – таков активный арсенал Треповых, Нейгардтов, Слепцовых, Роговичей, Богдановичей, смиренных епископов, вроде митрополита Владимира Московского и Никона Чудовского, священников школы Победоносцева и Иоанна Кронштадского, земцов, подобных Гучкову и Шмакову, журналистов типа Грингмута, Берга, Шарапова и иных, иже с ними.
Почва, в которую эти господа бросают свой отравляющий посев, – довольно сложного состава. В числе элементов, объясняющих ее восприимчивость растить и множить кровавые плевелы фанатических буйств, не малую роль играют злобный перепуг и экономическая подозрительность мелкого собственника, промышленника и торговца, которых год революции крепко ударил по карману. Класс этот – маленькая черносотенная буржуазия, – всюду наиболее отсталая политически, косная и консервативная по существу. У нас же в России по искусственным условиям и дурным привычкам своего исторического развития, он особенно нуждается в покровительстве, грубой силы, в системе классового фаворитизма, откровенно согласной и приспособленной измерять жизнь не твердыми нормами непреложного закона, но покладливой зыбкостью произвола – бесконечно продажного по непрестанной государственной недостаче в деньгах и тупо жестокого, не рассуждая
Этот элемент, выделяемый в черные сотни низшими слоями третьего сословия, которое на Руси и вообще то стоит не ахти как высоко, представляет собой волю невежественную, но сознательную и потому очень постоянную в своей отзывчивости на инициативы самодержавно-бюрократического террора. Собственно говоря, этот класс русского народа – единственный, которому самодержавное правительство имеет основание верить в преданности, обусловленной взаимными выгодами, и, действительно, верит крепко. Доказательство – пресловутая, уже в вечность отошедшая Государственная Дума булыгинского проекта, с дверями, почти запертыми для мыслящих кругов общества, но раскрытыми настежь для Разуваевых, Колупаевых, Финагеичей и Деруновых.
Неистовства черных сотен третьего сословия против освободительных порывов русского общества имеют почти пятидесятилетнюю историю, начиная с петербургских и московских избиений студенчества в 1862 году. В настоящее время эти неистовства дошли до апогея и ужаснули собой весь свет. Я твердо уверен, что русское общество победоносно и даже без особенно напряженного труда сломит внезапную и вероломную атаку дикарей отечественной полуцивилизации. Ведь весь короткий успех их, даже при благосклонном бездействии, а то и при покровительстве и соучастии полиции и войск, объясняется только тем идеализмом, с которым русская революция, веруя в лучшие свойства природы человеческой, пользовалась до сих пор почти исключительно моральными средствами борьбы, поднимая оружие лишь для единичной самозащиты или для единичных же казней того или другого злодея, слишком безжалостно усердствующего па службе кровавой автократии. Опыты и организации массовой самозащиты – совсем молодое, едва лепечущее дело в процессе русской свободы, но пред ними – огромное поле действия, они уже растут и должны расти с каждым днем и часом, потому что они насущно необходимы. Гражданская свобода слагается из реальной совокупности прав, но право не есть реальное право, если оно не располагает силой осуществлять свою идею и парализовать злую деятельность, устремленную против нее.
Второй элемент черных сотен – еще более опасный в острых взрывах буйства, но, к счастью, совершенно лишенный способностей к хронической устойчивости. – выделяют те, вне трудовых условий живущие, подонки городского пролетариата, которых враждебнее всего чуждается именно рабочий пролетариат: хулиганство и босячество, показавшее себя в Одессе, Киеве, Кишиневе, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, ничуть не похожим на романтических «бывших людей», которыми так недавно увлекал нас вдохновенный Максим Горький, да, будем надеяться, – и еще не раз увлечет. Очевидно, есть босяк и босяк. И, разумеется, здесь не может быть и речи о сознательном политическом мировозрении: под знамена самодержавия эту праздную голытьбу, или, выражаясь юридическим языком XVII века, «шлющейся народ и прочие сволочные люди», приводят патриотические полтинники, щедро рассыпаемые по притонам портов, толкучек, Хитровых рынков и Сенных площадей. Полтинники, выпивка, погромные и грабежные перспективы, одичалая бесшабашность и глубокое нравственное безразличие, с кем жить и кого бить. Это – кровавая поденщина, своего рода Валленштейнов лагерь, или Тушинский стан. До тех пор, покуда он таков, как застал его наш век, в рубище, опорках, без крова, без семьи, без выхода в будущее, на дне ночлежки, с полубутылкой казенной водки вместо обеда и жаждой опохмелиться вместо совести, – до тех пор мы не можем, да и не имеем права ожидать от него ничего доброго.
Нельзя жать там, где не сеяно. «Велика сила – шлющийся народ!» – говорил ловкий демагог Смутного времени, выборный царь Василий Иванович Шуйский. Но русское общество слишком поздно открыло на дне своем эту «великую силу» и не успело переместить ее на устои своей освободительной работы. Революция застала «шлющийся народ» в тревожном и бродящем состоянии той стихийной, туманной, бессмысленной силы, которую вызывал Сатана в «Дон Жуане» Толстого.
Смотрите: ревности полна,Уже дрожит и зыблется она,Все виды принимать и образы готова.Терпенье, бабушка!Жди знака или слова,Потом уже не знай ни страха, ни любви.Свершай, что велено, без мысли, без пощады,И, воплотившись раз, топчи, круши преграды —И самое себя в усердье раздави!