«Сатурн» почти не виден
Шрифт:
— Я буду терпеливо ждать, товарищ подполковник, — сказал Бабакин с такой интонацией, будто хотел успокоить Маркова.
— Немедленно на аэродром, — сухо произнес Марков. — Приказ комиссара госбезопасности Старкова.
Бабакин вытянулся.
— Есть!
Они смотрели друг на друга почти в замешательстве. Марков вышел из-за стола к Бабакину.
— У меня, Алексей Дмитриевич, нервы тоже не из проволоки… — усмехнулся Марков, стараясь спрятать смущение. — Ну желаю вам успеха. До свидания.
— Через десять лет? — рассмеялся
Марков смотрел на него удивленно: неужели у этого черта нет нервов? Ему захотелось обнять капитана, сказать ему теплые, дружеские слова, но он этого не сделал. Они ограничились энергичным рукопожатием, и Бабакин быстро вышел.
Недовольство собой стало еще сильней. Марков снова подошел к окну и, перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз. Из подъезда выбежал Бабакин, посмотрел по сторонам и юркнул в стоявшую у тротуара машину, которая тотчас сорвалась с места, развернулась поперек улицы и помчалась к площади. Сусанин закончил свою арию, и «тарелка» снова надрывалась от оркестровой музыки. Марков со злостью посмотрел на нее и вышел из кабинета.
По коридору навстречу ему шел комиссар госбезопасности Старков.
— Бабакин отправился? — спросил Старков.
— Наверное, уже на аэродроме. Я к вам, товарищ комиссар.
— Сейчас не могу. Вечерком… — Старков посмотрел на хмурого Маркова и взял его под руку. — Вот что, едемте со мной. Поймали еще одну птичку из того же гнезда. По дороге и поговорим…
Машину вел сам Старков. Однако он успевал поглядывать на сидевшего рядом Маркова, который пристально смотрел вперед, но явно ничего не видел.
— Как Бабакин, в форме?
Марков вздрогнул.
— Вполне. — И, помолчав, прибавил: — А я вот обнаружил, что у меня есть нервы.
— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулся Старков. — Впрочем, лучше бы вы их обнаружили попозже, скажем, после войны.
Только когда машина уже вырвалась на широкую окраинную улицу, Марков сказал:
— Когда я на финской с отрядом лыжников рейдировал по тылам врага, нервов у меня не было.
Старков долго молчал, а потом заговорил как будто совсем о другом:
— Я сегодня ночью еще раз просмотрел досье на руководителей и работников абвера. — Старков прищелкнул языком. — Академики! На шеях кресты за Францию, за Чехословакию, за Испанию, за Польшу. Заметьте себе, Канарис возле себя дураков не держит. И во всех бандитских делах Гитлера разведка — первое дело. Он бросает ее в обреченную страну, как квасцы в молоко, и молоко в два счета прокисает.
— Про то и говорю, — угрюмо пробурчал Марков. — Ни у одного из нас нет опыта в таких делах.
— В таких и не надо, — рассмеялся Старков. — Ну вот… А кого мы с вами против этих академиков выставляем? Скажем, в вашей группе. Рудин — парень из потомственной рабочей семьи. Кравцов — всего семь лет назад пас скот в колхозе. Тот же Бабакин: вся его академия — это завод, комсомол и армия.
— Именно, — иронически подтвердил Марков.
— Но есть, Михаил Степанович, одно но… — Старков весело посмотрел на Маркова. — Все они коммунисты!
Довольно долго они ехали молча, думая каждый о своем. У железнодорожного переезда пришлось остановиться и ждать, пока пройдет поезд.
Марков вздохнул.
— А все ж не думал я, идя в органы, что мне приведется такое. Вы понимаете, это страх не за себя.
— Увы, Михаил Степанович, положение у нас с вами безвыходное, — сухо, без тени улыбки сказал Старков. — Назвались чекистами — полезай в опасные и нелегкие дела. Но все на нашей грешной планете, в том числе и самое необыкновеннейшее, свершают люди. Обычные люди. — Старков помолчал. — Шутка сказать, была громадная темная, как тайга, Россия с царем-батюшкой во главе. А на ее месте возникло светлое государство социализма. И сделали это мы. Между прочим, как раз батька нашего Кравцова брал Зимний. И был тогда совсем неграмотным солдатом. А ваш отец что делал, когда была революция? То-то! Ну хватит об этом, Степаныч. Обнаружил нервы? Тоже хорошо. Теперь вы знаете, где они, и можете ими управлять…
Машина мчалась по шоссе, которое было, как прямая просека в лесу. Старков уменьшил скорость и посмотрел на спидометр.
— Где-то здесь…
Они проехали еще немного и увидели стоящего на шоссе офицера, который делал им знак остановиться.
— Сворачивать? — спросил у него Старков.
— Дальше не проехать, — ответил офицер. — Поставьте машину на обочину. Идти шагов триста, не больше.
Они вошли в лес, и сразу их обступила спокойная тишина, в лицо пахнули пряные ароматы горячего летнего дня. Марков невольно замедлил шаг. А Старков, будто не замечая ничего вокруг, шел рядом с офицером своим обычным размашистым легким шагом. Они говорили о деле.
— Не сопротивлялся? — спросил Старков, отстраняя свисавшую на пути ветку.
— Нет. — Офицер засмеялся. — Его ведь первая девчонка обнаружила и подняла такой крик, что люди сбежались со всех сторон. А пистолет он даже не вынул. Удивительно, как люди его не прикончили! Мы в самый раз прибыли.
— Вам бы пораньше девчонки надо, — ворчливо сказал Старков. — Где его сбросили?
— Да тут же.
— А почему он отсюда не ушел?
— Говорит, решил ждать темноты. Сбросили-то его на самом рассвете.
— Парашют, снаряжение нашли?
— Он все зарыл и сам показал где.
— Имя девочки записали?
— Катя Лагутина. Дочка путевого обходчика. Она здесь…
— Я вижу, здесь целый митинг, — недовольно сказал Старков.
Они вышли на лесную поляну, на которой толпились не менее сотни людей. Были тут и мужчины, и женщины, и, конечно, вездесущие ребятишки. Люди сгрудились вокруг парня в красноармейской форме, понуро сидевшего на гнилом пне. Рядом с ним на лугу лежали скомканный парашют и нераспечатанный грузовой контейнер.