Саянский дневник
Шрифт:
Такими остались в нашей памяти Саяны.
Наш маршрут начинался в Верхней Гутаре, селении на юге Иркутской области, в том краю, где живут тофалары, или тофы (ранее их называли карагасами) — едва ли не самая малочисленная народность на земном шаре.
Издавна кочевали тофы, охотники и оленеводы, по Восточным Саянам. Тяжела и полна лишений была кочевая жизнь; неграмотного охотника легко обманывали и опаивали алчные скупщики ценных мехов. Вымирающим племенем называли тогда тофаларов.
Мы должны были добраться из Нижнеудинска в Верхнюю Гутару самым коротким и удобным путем — по воздуху.
Перед самым отлетом появилась милая девушка в белом халате и предложила нашему вниманию бумажные пакетики определенного назначения, которое понятно каждому, кто страдал когда-нибудь морской болезнью. Но даже это не испортило нашего радужного настроения.
Утренний туман уже рассеялся, блестели плоскости самолетов, рюкзаки лежали на траве, а не на спине… Поистине, жизнь была прекрасна и удивительна.
Раздалась команда: Давай! Есть! — и наш маленький самолетик, тарахтя и пригибая ветром траву, вырулил на взлет. Последний толчок — и мы в воздухе. Под плоскостями поплыли прихотливые изгибы Уды, самолетики на аэродроме, как по линейке расчерченные кварталы Нижнеудинска, Восточно-Сибирская дорога с игрушечными паровозиками — поплыли и ушли назад.
Под нами была тайга — не очень густая, но совсем безлюдная. Пологие склоны, блестящие в низинах болота, узенькие ниточки рек. Вдали показалась снеговая вершина, очевидно довольно крутая, — под ней в снежной впадине лежала глубокая тень. Вправо и влево от нее простирались синие дали — Саяны.
Бумажные мешочки, выданные заботливой сестрой, пригодились нам для изготовления голубей! Потихоньку от пилота мы отодвинули боковое стекло. В кабину ворвался треск мотора и свежий ветер. Несмотря на то, что сбоку немилосердно пекло солнце, пришлось надеть штормовки.
Не успели мы насладиться тряской, небольшими воздушными ухабами и выбоинами, как самолет вдруг лег на крыло и плавно пошел вниз, как на лыжах с горы. Мы бросались от окна к окну, чтобы успеть увидеть и вставшую дыбом землю, и необъятное небо над горами.
Итак, мы в Гутаре. Узкая долина, кругом вздымаются лесистые хребты, по камням бежит неширокая река. Примерно в километре от посадочной площадки виднеются домики селения, а за ними — до самого горизонта — горы.
В селении не оказалось ни председателя, ни парторга — все на покосе. В правлении колхоза «Кызыл Тофа» был только счетовод, который не знал, что с нами делать. Выручил нас молодой круглолицый тофалар Володя Кусаев. Он предложил свой дом, хоть и недостроенный, но вполне хороший — с бревенчатыми стенами, утепленными мхом, с крышей, полом и даже с отверстием в одной из стен сруба, выполняющим одновременно роль парадного подъезда, черного крыльца, а также окон.
Не успели мы разместиться в своем новом жилище, как пожаловали гости: Володя и старший пастух и оленевод колхоза — маленький старичок с плоским лицом, узкими глазками и редкой порослью вместо усов и бороды, с головой, повязанной черной косынкой. Оба они уселись рядом с нами на пол. Разговорились.
Старик убежден в том, что мы не возьмем Грандиозного. «Однако поздно идете, снег будет во (по шею). Пик Грандиозный? Знаю, был. Не влезете. Только пройдете и посмотрите… Вон он где… Нельзя на него влезть. Сначала камень крутой-крутой, потом скала, потом белогорье, потом лед. Не влезете однако. Поглядите, запишите — видели, дальше пойдете. Девки, однако, приставать будут. Даже пустой девка пристает, а с котомкой трудный, однако, путь. По Кану не плавайте, — дурной река, совсем дурной».
Еще старик сказал, что из Гутары недели три назад вышла группа Рогальского, которая тоже шла «проверять пик».
После таких «обнадеживающих» разговоров тофалары покинули нас.
Гутара — вовсе не такое глухое селение, как нам это казалось издалека.
Аккуратные деревянные избы, дощатый тротуар на главной улице. Есть начальная школа, почтовое отделение, лесничество, магазин, клуб, детский сад, баня, бывает кино.
В колхозе полторы тысячи оленей. Кроме того, колхозники занимаются охотой. Зимой бьют белку, соболя, попадается рысь, росомаха, кабарга.
К вечеру вернулся парторг колхоза, очень симпатичный человек. Оленей в селении не было, но он обещал завтра же послать за ними в стадо. А пока нам предстояло окончательно пригнать снаряжение, закончить множество необходимых дел.
В первый же вечер Саяны предстали перед нами в полном величии, подарив нас роскошным закатом. Из ущелья, куда уходит река Гутара, поднимались облака и сразу расцвечивались во все оттенки — от бледно-желтого до пурпурного. Поднимаясь выше, они блекли и принимали лиловатые тона, а на смену им приходили новые, как бы светящиеся изнутри, чтобы тоже запылать на несколько минут и померкнуть. Справа над черной зубчатой стеной ущелья висело сине-фиолетовое грозовое облако, освещенное снизу кровавым светом, как от далекого пожарища. А на западе, прямо над Змеиной горой, стояли легкие розоватые облачка, все просвечивающиеся насквозь. И все это ни минуты не оставалось в покое, а бесконечно изменялось, и хотелось, не отрываясь, смотреть на эту волшебную игру красок вечернего неба.
Но потухли последние розовые отблески, почернела набухшая кровью туча, горы затянулись синим туманом.
Мы разожгли костер и уселись кругом. В костре заключена удивительная притягательная сила. Наверное, это чувство досталось нам от наших предков. Можно часами сидеть у огня, и никогда не надоест смотреть на него. Мы просидели у костра, пока он не прогорел до конца. В темноте шумела Гутара, побрякивали звонками пасущиеся олени, из-за гор поднималась луна.
На другой день работа закипела. Разрабатывались самые разнообразные конструкции гетр. У Мики гетры, как она сама заявила, с генерала, но вид имеют весьма подержанный. Сашка намертво пришил свои гетры к ботинку каким-то сверхъестественным швом, Алик изобрел изящную шнуровку на крючках собственного изготовления. У Пети гетры футбольные, а у завхоза — с белыми бантиками, очень напоминающие самурайские.