Сажайте, и вырастет
Шрифт:
Михаил вздохнул – негромко, очень манерно.
Я немедленно понял, что он играет. Тянет время. Впав от страха в подобие ступора, он решил, что будет терпеть тяжелый разговор до тех пор, пока он не кончится. А потом – сбежит.
– Шестьсот тысяч,– начал бывший друг,– я инвестировал... в недвижимость... в нежилые помещения в Москве. Те, кто все делал, обещали быструю прибыль... Но потом выяснилось, что вся операция – блеф. Деньги пропали.
– Все шестьсот? – уточнил Третий.
– Да.
– Так,– кивнул Второй. – И что ты с ними сделал?
– С помещениями? Белый
– С людьми! – слегка раздражаясь, сказал Костистый. – С теми, кто тебя опрокинул! С этими аферюгами, с плохими людьми, укравшими из твоего дома твой хлеб, – что ты с ними сделал? Убил их? Порезал на куски? Закопал? Посадил в подвал на цепь?
Михаил опустил глаза.
– Ничего не сделал. Молчаливый Третий мрачно продул зуб.
– Ясно,– кивнул Костистый. – А остальное? От миллиона отнять шестьсот – останется четыреста. Где эти четыреста?
– Тоже,– промямлил бывший босс,– пропали.
– Каким образом?
Михаил переменил позу и шмыгнул носом.
– В Белоруссии,– почти шепотом сказал он,– ко мне пришли люди – я их знал много лет – и предложили купить партию, типа, текстиля. Ткани. Обещали тут же помочь выгодно все распродать. В течение месяца или двух я предполагал, типа, удвоить деньги...
– И что потом?
– Оказалось, что товар, типа... неликвиден.
– На четыреста тысяч долларов тебе впарили лежалые тряпки, да?
– Что-то вроде этого.
Белый Свитер перестал прохаживаться от стены к стене. Он резко приблизился и спросил:
– А ты, извини, в текстиле разбираешься? Мой бывший шеф опустил голову.
– Теперь – разбираюсь.
– А тогда?
– Почти ничего не знал.
– Может быть, ты торговал им? Текстилем? А? Производил? Шил из него кофточки и лифчики?
– Нет.
– Зачем тогда полез в это?
– Хотел, типа, заработать.
– Заработал? – улыбнулся Костистый. Бывший компаньон помотал головой. Совершенно очевидно, что такого невероятного публичного унижения и позора он никогда не испытывал, подумал я и усилием воли отогнал жалость.
Свитер еще раз вздохнул и шепотом выругался. Костистый погрозил ему пальцем и заглянул Михаилу в лицо.
– И что же, друг, ты сделал с теми, кто тебя так жестоко выставил? Аж на четыреста штук?! На четыреста штук! Это же огромная сумма, состояние! Четыреста тысяч долларов! После неудачи с московской недвижимостью ты, наверное, был страшно, страшно злой, да? И сказал себе: нет уж, хватит, теперь меня ни один гад не обведет вокруг пальца! – Костистый звонко ударил в ладоши и энергично потер ими друг о друга. – Ну, расскажи теперь – а мы послушаем! – как ты жестоко наказал аферистов. Расскажи, как ты попилил их на ремешки, этих сволочей. Представляю себе, что ты с ними сделал! Представляю себе, как у тебя в глазах потемнело от ярости! Что ты сделал? Что?
– Ничего,– прошептал Михаил.
– Почему?
– Эти люди... типа... скрылись.
– В милицию обращался?
– Да. Конечно, неофициально... навел справки... Там узнал, что имел дело с профессиональными мошенниками. У них поддельные паспорта, их ищет
– А ткани?
– Ткани – у меня. Но они... Не продаются. Даже по бросовой цене. Материал, типа, давно вышел из моды. И он никому не нужен.
– Заложи его банку,– посоветовал до сих пор молчавший Третий.
Михаил издал слабый стон.
– Пробовал. Не получается. Банк приглашает эксперта, чтобы он, типа, оценил залог, и эксперт...
– ...говорит, что товарчик тухлый! – закончил Костистый. – Правильно?
– Да.
– А теперь – смотри! – вдруг повысил голос до сих пор молчавший Третий. – Тому, кто украл у тебя шестьсот штук, ты ничего не сделал.
– Простил! – басом произнес Белый Свитер.
– Да, простил! – продолжил Третий. – Махнул рукой! Или побоялся связываться! Проходит время, тебя снова обманули. На четыреста тысяч. И ты снова ничего не сделал. Опять простил! Черт с вами, ребята, сказал ты, отдыхайте. И тех простил, и этих! А вот ему, Андрею, – ты ничего не простил! Он на тебя работал. Он за тебя сидел. Теперь ты решил, что он тебя обманывал, и – выкинул его на улицу, ободрал, сделал нищим! Кто ты после этого, а?
Неожиданно я понял, что бледный вид бывшего друга и сам разговор, не доставляют мне никакого удовольствия.
Еще пять минут назад я ловил себя на том, что злорадно кривлю рот,– а сейчас зрелище остро страдающего человека казалось мне омерзительным до предела. Бывший босс сидел, вжатый в угол дивана, и прятал сложенные вместе ладони между стиснутых коленей. Он выдергивал трясущиеся конечности только для того, чтобы закурить очередную сигарету. Курил – одну за другой (я тоже уничтожил за два часа целую пачку; прочие дискутирующие, включая хозяина дома, волновались гораздо меньше и дымили не так активно; Белый Свитер и вовсе не притрагивался).
Лицо Михаила, некогда бледно-розовое, с обильно, плотно наросшей кожей щек, с яркими губами, теперь вполне могло быть его же посмертной маской, и цвет совпадал: густо-серый, с оттенком желтизны. Свои глаза он ото всех прятал. И вообще, старался хранить самообладание.
Он находился среди тех, кого всю жизнь ненавидел.
Смотреть на это было больно – я встал и вышел из комнаты в кухню.
Преступный мир нашей страны живет очень небогато.
Освободившись из тюрьмы, я сохранил некоторые знакомства в уголовной среде. Не по необходимости, а из любопытства. Проведя несколько вечеров в компании воров и бандитов, я обнаружил – с некоторым изумлением – что деньги в их карманах водятся нечасто.
Братва реально прозябала, господа.
Многие не имели и ржавой копейки. Другие, меньшинство, повзрослее и поудачливее, балансировали где-то у входа в низший средний класс: городская квартирка, автомобиль, возможно – гараж. Автомобили, правда, отличались мощностью и комфортом, но происхождение огромных сверкающих «мерсов» и «бумеров» ни для кого не оставалось секретом. Украденные, перекрашенные, с перебитыми номерами агрегатов, эти полированные «брички» доставляли своим обладателям больше головной боли, нежели удовольствия от эксплуатации.