Сажайте, и вырастет
Шрифт:
Я – БЕЗНАКАЗАННЫЙ
Возможно, там читается: «самый ловкий», или «чемпион всего на свете», или «самый крутой», или даже «самый хитрый».
«Согласись, что молодому человеку с такой надписью на лбу просто полезно сесть за решетку! – сказал Андрюха, выковыривая из зубов фуагра. – Там такого самоуверенного парня, не спрашивая, будут тасовать с допроса на допрос, из камеры в камеру, из тюрьмы в тюрьму, пока он не поймет свою ошибку. Потом – упрячут в лагерь и посоветуют сосредоточиться на изготовлении чугунных крышек для колодцев теплосети.
Дверь машины с тупым скрипом отошла в сторону. Я спрыгнул на бурый асфальт, усеянный темными пятнами плевков. Справа и слева, совсем близко от меня, уходили высоко вверх облупившиеся серые стены. Я втянул ноздрями воздух и уловил в нем влагу. Где-то неподалеку находилась большая река или другой водоем.
Внезапно прямо над моей головой кто-то страшно заорал, свирепо надсаживаясь, молодым звонким голосом:
– Один!!! Один!!! Девять!!!
Я повернулся вправо и влево, но никого не обнаружил. Только стены, только проемы в этих стенах, закрытые системой частых параллельных металлических полос.
– Один!! Один!! Девять!!!
– Говори!!!.. – донеслось издалека.
– Браток!!! Поинтересуйся!!! У Митюхи!!! Седого!!! – тут невидимый крикун хрипло закашлялся от усердия и натуги. – У Ми-тю-хи!!! Се-до-го!!! Груз!!! Дома?!!
Через несколько секунд прибыл глухой ответ:
– Дома-дома, браток!!!.. Дома-дома!!!.. Как понял?!!..
– Понял-понял!!! Пойдем пока!!! Меня грубо толкнули в спину.
– Заслушался? Некто в грязном хаки, кривоногий, черноволосый и рябой, ростом не более метра шестидесяти, показал мне резиновую палку и осклабился, обнажая мелкие коричневые зубы.
– Проходи,– велел он, кивнув на дверь в серой стене. Внезапно из-под моего языка ушла вся слюна. Разлепив губы, я прохрипел:
– Слышь, старший! Где я? Что это за место?
– Нормальное место! – Кадавр осклабился вторично. – Лучшее на свете! Вперед шагай!
– Где я? Куда я попал? – настаивал я, подхватывая свои мешки.
– «Матросская Тишина»! Между прочим, это прозвучало гордо, со щегольским апломбом, как будто речь шла о гольф-клубе.
Я вошел. В нос ударили крепкие запахи мочи и казармы. В тусклом электрическом свете я обозрел ободранные стены и желтый кафель пола. Кадавр интенсивно топал сзади.
После обязательной процедуры с выяснением моей фамилии, имени, отчества и года рождения, а также статей обвинения, я очутился в отделении для шмона, где мною занялся второй кадавр – одетый более чисто. Облокотившись на обитый жестью стол, он вяло поковырялся в моем бауле.
– Из «Лефортово»?
Я кивнул.
– Давно сидишь?
– Восемь месяцев.
– Не срок,– констатировал кадавр № 2. – Хрен с тобой. Пошли. Живей, живей!
Что характерно: мой задний проход не был изучен. Это не страшный Лефортовский замок, сразу уяснил я. Тут нравы явно попроще. Тут не смотрят в задний проход.
Оказавшись в анфиладе помещений, закрашенных жидким свечением пыльных ламп, с ноздреватыми,
Дойдя до конца первой из них, я вслед за конвоиром повернул налево и поднялся вверх по лестнице – широкой, словно в Университете имени Ломоносова, – на второй этаж. Здесь оказалась вторая кишка, длинный коридор; вдоль потолка тянулись металлические короба вытяжной вентиляции; в стенах – массивные стальные двери, некогда крашенные черным, но от времени и паров дыхания многих тысяч людей краска давно облезла и сам металл местами тронулся ржавчиной. «Амбразуры» в дверях – все открыты настежь, и в каждой маячило бледное, любопытствующее молодое лицо, провожающее меня внимательными глазами.
Остановившись, конвоир извлек связку массивных ключей, выбрал среди нескольких нужный, вставил в замок и дважды с усилием крутанул. Потянул дверь на себя.
– Заходи,– пригласил он и зачем-то подмигнул мне шальным черным глазом.
Сжав свои мешки, я сделал два шага, оказался внутри и немедленно уперся в плотно прижатые друг к другу человеческие тела. Так бывает, когда пытаешься проникнуть в пассажирский автобус в час пик ранним утром. Только в автобусе люди имеют на себе одежду, не курят, и среди них находятся женщины. Здесь же одежда и женщины напрочь отсутствовали.
– Куда??? – возмущенно зашумели вокруг меня несколько хриплых голосов, тут же подхваченные эхом других, более отдаленных и более многочисленных голосов. – Куда, старшой??? И так впритык!!! Куда еще???
В ответ надзиратель испустил громкую матерную тираду.
– Сколько вас? – выкрикнул он.
– Сто тридцать пять уже!
– И чего? – хохотнув, возразил вертухай. – Вон, в сто девятнадцатой – сто пятьдесят, и ничего, никто не хрюкает! Отставить базар!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
После двенадцатиметровой лефортовской камеры пространство впереди меня увиделось как необычайно обширное. Я вдохнул, но это оказалось не так просто – вместо воздуха в легкие проникла некая гадкая субстанция. По вискам мгновенно потекли струйки пота.
Из белесого марева проступили очертания многих десятков полуголых и совсем голых людей. Непрерывно шевелились мосластые конечности. Морщилась нездоровая кожа бритых, исцарапанных черепов. Дикие, воспаленные взгляды вопросительно обратились на меня – и тут же потухли. Шум голосов усилился, прекратившееся на несколько мгновений шевеление рук и глаз возобновилось.