Сажайте, и вырастет
Шрифт:
При упоминании о милиции я совсем остыл. Упершись широко расставленными ногами, я далеко оттолкнул от себя горячее злое тело и поспешно отряхнул грязные штаны. В пылу несостоявшегося боя мне все же пришлось два или три раза коснуться коленом грязного асфальта. Соперник, что и говорить, имел сильные руки.
– Пугаешь милицией?
– Да, пугаю!
– Ладно,– процедил я. – В милиции – значит в милиции. Поехали!
– Поехали! – неприятель сдернул кепчонку, дабы проветрить широкую яркую лысину, влез в свой аппарат, резко втерся в поток и покатил по мосту вниз.
Я двинулся следом, все еще накрытый адреналиновой волной.
В милиции, я
Они опять посадят тебя! Из-за глупой несдержанности, в похмельном помрачении ты совершил ошибку, и тебя посадят. Упрячут за решетку. Ты будешь спать при свете, испражняться на глазах у соседей и ненавидеть себя. Твои бронхи всосут туберкулезную вонь. Твоя жена будет таскать тебе чай и сахар, выкраивая копейки. Твой сын будет думать, что папа – «в командировке». Твои мать и отец поседеют. Твоя душа станет черной, как деготь. Трижды дурак, ты опять нанесешь удар по своим близким. Отравишь их жизнь...
Но мне повезло. Я спасся.
В самом конце моста, вдруг вспомнил я, обязательно дежурит постовой. Круглые сутки. На площади – ворота в Кремль, здесь въезжает за красные зубчатые стены сам Президент. Тут все под контролем! Злобный соперник может не увидеть милиционера и проехать мимо. Я же – остановлюсь и первым доложу о происшествии.
Вышло по-моему: поцарапанный экипаж врага покатил вверх, к дому Пашкова, к устью Нового Арбата.
«Что ж ты, швейцарец, не спешишь в милицию? – беззвучно засмеялся я, останавливаясь и включая аварийную сигнализацию. – Вот же она! Здесь, рядом! Что же ты такой непоследовательный? Раз в милицию – стало быть, к первому же представителю власти! К ближайшему сотруднику органов! К этому капитану в сизой форме, с докладом, с жалобой!»
Я вышел и стал махать руками оппоненту, но тот оказался безнадежно затерт в плотной массе автомашин. То ли тоже остыл, то ли, в самом деле, не знал о милицейском пикете у въезда в краснокирпичную башню. Возможно, что он просто отложил написание жалобы на потом. А я – не отложил. Сообщил об противоправном инциденте немедленно. Если желаешь доложить – делай это быстро, не отвлекаясь на сомнения и переживания.
– Товарищ капитан! У меня конфликт!
– Ага! – обрадовался капитан, косясь на мои грязные колени. – А мне по рации сообщают, что на мосту – драка! Требуют пресечь... Это, значит, был ты?
– Так точно! – заявил я и развел руками. – Полное безобразие! Верите ли, какой-то негодяй оскорбил меня, пытался побить, руками размахивал, а вдобавок – скрылся! Вон его машина, белый «Москвич», видите! Бежит с места происшествия! Кошмар! В центре столицы моей Родины меня унижают и провоцируют на драку! Неслыханно! Хулиганье совсем распоясалось! Сталина на них нет! Я этого так не оставлю!
– Успокойтесь,– предложил инспектор. – Разберемся!
– Таких в тюрьму сажать надо! – выкрикнул я, протягивая милиционеру сигареты (тот вежливо отказался). – Это форменный беспредел!
– Бывает,– урезонил меня страж закона. – Следуйте по своим делам.
– Какие тут дела, когда с самого утра хамы нервы портят?
– Мы примем меры,– заверил инспектор, явно теряя ко мне интерес. – Здесь везде установлены
Как бы восстановленный в гражданском самоощущении, я вернулся в автомобиль и поспешил прочь, понимая, что все сделал вовремя и так, как надо. Я переиграл своего неприятеля и как европеец – своевременно сообщив властям о факте преступления, и как азиат – сделав все дальновидно и гибко. Теперь, если враг попытается подать жалобу в органы внутренних дел, очень быстро выяснится, что я – доложилраньше! Отрапортовал первым! Это победа. Я оказался умнее и опытнее наивного мужика с глупой надписью на груди.
Довольный быстрым решением большой проблемы, я включил было вторую передачу, но через секунду нажал на тормоз. Справа дорожные рабочие ковыряли ломами асфальт. Тяжело катящийся впереди автобус резко перестроился, объезжая. Из-под черной, горячей резины его заднего колеса вылетел бешено вращающийся камень. Словно пущенный из пращи, маленький кусочек щебня оглушительно щелкнул по лобовому стеклу; снизу вверх мгновенно протянулась трещина. Я вздрогнул. Еще раз притормозил. Второй камень, третий, четвертый – полетели следом, загремели по железу, запрыгали.
В самом центре большого города, безрадостным утром безрадостного дня, побиваемый камнями, я ощутил невыносимый, суеверный ужас – как будто проявились из шевелящейся вечной тьмы образы казней нечеловеческих.
Все бросить. Забыть прошлое, сладкую жизнь, миллионы. Успокоиться. Начать с нуля. Оттуда, откуда начинал. С пустого места. Долги – отработать. Отринуть водку, наркотики. Тридцать два года – пусть, нормально. Есть семья, есть дом, есть голова...
Пришлось остановиться. Перевести дух. Но сзади нетерпеливо посигналили. Давай, парень, продолжай движение! Некогда, некогда рефлексировать! Ты еще успеешь поразмышлять о брошенных камнях. А пока – вперед.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА 28
Они опять куда-то повезли меня.
На очередном резком городском повороте комфортабельный «шпионский» автозек тряхануло. Апельсины вывалились из пакета и покатились по стальному полу, распространяя окрест запах новогоднего праздника. Бережно подобрав мягкие оранжевые ядра, я распихал их по карманам. Фрукты – пригодятся.
Я маялся неизвестностью и досадовал на пенитенциарную систему. Почему мне не сообщили цель поездки? Это унизительно. Между прочим, я даже не осужденный, а всего лишь – подследственный. То есть официально – невиновный человек. Мою вину установит суд. А со мной – невиновным! – обращаются, как с животным. Зачем не объявят хотя бы в одной краткой фразе о конечном пункте путешествия?
«Угомонись! – вдруг резко одернул меня Андрюха, на этот раз совершенно трезвый и печальный. – Ты не мог не знать, на что идешь. Ты не маленький мальчик. Ты мог бы сам догадаться, что на твоем лбу есть надпись. Молодых людей с такой надписью судьба часто заносит в тюрьмы, а по временам даже и на кладбища. Эту надпись читает всякий взрослый неглупый человек, а уж профессиональный слуга закона, будь то сыщик или вертухай, различает ее ясно и четко. Знаешь, что написано на твоем лбу?»
Знаю. Я и без тебя уже все понял. Отдельные буквы, само собой, не видны. И самые слова сливаются. Однако смысл такой: