Сбежавший нотариус
Шрифт:
Куда идти? В темноте и в этом обширном, неизвестном мне замке как я найду Лору? Счастливый случай пришел мне на помощь. Когда Аннета вернулась в замок, я поднимался по лестнице и остановился на площадке. Стоя там, я находился вровень с полом верхнего этажа. И тут я заметил слабую полоску света из-под двери. Не шел ли этот свет из комнаты Лоры?
С чрезвычайными предосторожностями, чтобы злоумышленники не услышали мои шаги, я добрался до двери. Она не была заперта. Без малейшего шума подалась она под моей рукой — видно было, что петли тщательно смазали. К счастью, я вовремя сдержал крик отчаяния, который чуть было не вырвался у меня при печальном зрелище, открывшемся моему взору.
При слабом свете ночника, горевшего в изголовье кровати, я увидел Лору, лежавшую на постели. С искаженными чертами, закрытыми глазами и с руками, вытянутыми вдоль тела, бледная как мертвец, она показалась мне неживой, и я оцепенел от ужаса. Но нет, она должна быть жива, потому что отравители толковали о том, чтобы покончить с ней. Тогда я приблизился к ней и с трепетом наклонился к ее лицу, еще недавно столь прекрасному, теперь же искаженному страданием.
«Лора!» — сказал я тихо. Девушка открыла глаза, в которых блеснул луч радости, и с улыбкой прошептала: «Вы! Я спасена! Я не спала. Когда я увидела, что дверь отворяется, я закрыла глаза. Я думала, что это они!» Потом с ужасом прибавила: «Я слышу их! Они идут! Спрячьтесь, спрячьтесь за занавесками».
Я повиновался и в один момент исчез за драпировками алькова. «Спасите меня, не погубив моего отца!» — прошептала Лора.
Когда дверь отворилась, она лежала неподвижно. Взор мой обратился на каминное зеркало, в котором отражалась дверь. Первым вошел Бержерон. Он дрожал, точно в лихорадке, взор у него был дикий, зубы стучали, лицо конвульсивно подергивалось; он сделал шаг в комнату и попятился, невнятно бормоча: «Нет, нет, нет!»
Тогда из-за его плеча показалось лицо Аннеты, которая повторила ему на ухо: «Она или я!» — «Нет, нет!» При этих словах отец выронил из руки маленький пакетик.
Аннета подняла его и сказала тихим голосом, в котором слышалась жестокая решимость: «Нужно приложить руки к делу, мой любезный. Кто хочет есть фрукты, тот должен сорвать их. Ваша очередь». И она подтолкнула его к кровати. Бержерон схватился за дверной косяк обеими руками, повторяя: «Нет, нет, нет!» — «Трус!» — промолвила служанка, развернула пакетик и подошла к ночному столику, где стояла почти полная чашка какого-то питья.
В ту минуту, как она протянула руку, чтобы высыпать порошок, я схватил ее за запястье. «Отравительница!» — вскрикнул я.
Звук моего голоса поразил Бержерона как громом. Он сделал два шага, покачнулся и упал на пол. С ним случился удар. Что касается Аннеты, которую я продолжал держать за руку, она точно окаменела. Ее глаза, широко раскрытые от ужаса, были устремлены на Лору, которая приподнялась с постели.
Свободной рукой я приложил к виску горничной револьвер и, вспомнив, что меня просили не губить отца, сказал: «Я сейчас застрелю это исчадие ада. У меня много доказательств, чтобы впоследствии оправдаться за самовольную расправу. Отдать ее в руки правосудия значило бы посадить другого рядом с ней на скамью подсудимых». — «Пощадите!» — пробормотала Аннета. «Отпустите ее», — сказала Лора. «Подумайте, эта женщина — злой гений вашего отца». — «Завтра отец мой, раскаявшись, забудет о ней». — «Да, но потом воспоминание овладеет им с большей силой. Ничто не разлучит его с ней».
Лора задумалась. «Нет, — сказала она, — одно чувство оттолкнет его от нее». — «Какое?» — «Отвращение». И она прибавила решительным тоном: «Я требую, чтобы она вышла замуж за Генёка».
Месяц спустя состоялась свадьба Аннеты с Генёком, который и не подозревал, какому ужасному обстоятельству он был обязан своим счастьем.
«Опасность прошла, прощай, святой» — любят повторять моряки. Вас, может быть, удивит, что служанка, избегнув моего револьвера, согласилась исполнить предписанное ей условие.
От глубокого ли отвращения к садовнику или от ярости при осознании своего бессилия — не знаю, только при этом требовании девушка задрожала всем телом. Пока она находилась под влиянием испуга, пойманная на месте преступления, и видела мою решимость убить ее, — одним словом, пока страх делал ее покорной, я воспользовался моментом и заручился бумагой.
«Ты сейчас же письменно признаешься в своем преступлении, и эта записка будет возвращена тебе в день свадьбы», — сказал я, указывая ей на бюро Лоры, где хранились бумага, перья и чернила.
Не говоря ни слова, она направилась к столу и взялась за перо. Между тем я наклонился к господину Бержерону, снял с него галстук, расстегнул жилет и вынул скальпель из своей карманной аптечки: кровопускание должно было привести его в чувство.
«Завтра он будет здоров», — сказал я Лоре, с беспокойством ожидавшей моего вердикта.
При этих словах, обещавших скорое выздоровление ее соучастника, у Аннеты мелькнула надежда на возмездие. Она быстро подписала своим именем признание и подала его Лоре.
«Нет, дайте его мне», — сказал я и забрал бумагу из опасения, что Бержерон еще до свадьбы выпросит ее у Лоры.
Я внимательно прочел заявление служанки. Аннета признавала себя виновной в преступлении. Ни слова не упоминалось о Бержероне. Глупо было бы предположить, что эта женщина спасает своего соучастника, руководствуясь чувством великодушия.
«Не надейся уйти от замужества, бежав, — сказал я. — Как только ты исчезнешь, я сейчас же отнесу в суд это заявление».
Я указал Аннете на дверь, и она преспокойно направилась к выходу. Кроме первого своего восклицания: «Пощадите!» — женщина не произнесла больше ни слова. На пороге она остановилась и обернулась. Я думал, что она хочет что-то нам сказать. Но нет! Она задержала на нас с Лорой долгий, полный ненависти взгляд, а потом вышла.
«Лучше бы я убил ее», — подумал я, предчувствуя будущую катастрофу.
Десять минут спустя Бержерон, которого я отнес в его комнату, где пустил ему кровь, пришел в себя. Когда он открыл глаза, то окинул взором помещение, словно пытаясь найти кого-то. Я угадал, что первая его мысль была о служанке.
«Аннета выйдет замуж за Генёка», — тотчас возвестил я ему.
Верно ли рассудила Лора? Будет ли отвращение при мысли, что этой девушкой теперь обладает садовник, достаточно сильно, чтобы излечить его от любви к служанке? Мне это показалось маловероятным.