Сбежавший нотариус
Шрифт:
Бержерон строгим тоном продолжал: «Не пейте больше, Морер. Ваше опьянение слишком опасно. Оно отнимает у вас и рассудок, и память. За ужином вы грубо отклонили мои советы не предаваться излишествам и выпили слишком много вина. Я не хотел больше играть, вы должны это помнить. Но, возбужденный опьянением и удачей, которая благоприятствовала вам в последнее время, вы так настаивали, что мне пришлось уступить». — «Я ничего не помню». — «Даже той бутылки, которую вы поставили возле себя за карточным столом? Мы стали играть. Вам не везло. Когда вы проиграли все деньги, которые были при вас, я вынужден был продолжать игру на слово. Так шло до десяти тысяч, которые вы проиграли. Вам все не везло. Тогда я положил карты, думая оказать вам услугу, прекратив игру. К несчастью, пытаясь вас образумить, я произнес неосторожную фразу». — «Какую?» — «Что сумма в десять тысяч франков превышает ваши средства, что для того, чтобы уплатить эту сумму, вы должны будете надолго поставить себя в стесненное положение. Ваше самолюбие было задето этим замечанием. „Подождите минуту“, — вскричали вы и ушли. После короткого отсутствия вы возвратились. Первым делом вы протянули мне десять билетов по тысяче франков каждый, говоря: „Вот, вам уплачено, а теперь я хочу отыграть у вас эти десять тысяч“». — «Так я ходил за деньгами в кассу», — пробормотал брат при мысли о поступке, о котором он решительно ничего не помнил.
Я с тревогой и страхом слушала рассказ Бержерона, все больше убеждаясь в том, что мошенник лжет. «Я должен был, не продолжая игры, справиться о том, откуда у вас взялись такие деньги. Но ведь я тоже не из мрамора! Хотя я лучше переношу излишество в вине, однако после ужина мысли у меня были далеко не ясны. К тому же игра опьяняет не хуже вина. Я играл и выигрывал, не считая. Только сегодня утром, после нескольких часов сна, удивленный размером своего выигрыша, я спросил себя, из какого источника попали в мои руки эти деньги. И вот я пришел к вам». При этом Бержерон весело прибавил: «Скорее! Положите скорее эти деньги в кассу, любезный друг». — «Да-да», — повторил брат, дрожа от радости.
Твой отец был очень честным человеком! Едва он успел закрыть кассу, как оторопело пробормотал: «Но…» — «Что но?» — спросил Бержерон, будто ожидавший этого восклицания. «Но эти деньги, которые вы принесли мне, чтобы спасти от бесчестья, были выиграны вами в честной игре». — «О да!» — воскликнул Бержерон. «Я ваш должник… Вся моя жизнь будет посвящена тому, чтобы расплатиться с вами». — «Ну что ж, решено, — отмахнулся Бержерон, словно недовольный тем, что они говорят об этом. — Что вы там делаете, любезный друг?» — спросил он вдруг с наигранным удивлением, в котором я уловила скрытую радость. «Пишу расписку в получении от вас взаймы суммы в сто девяносто две тысячи франков», — ответил мой брат. «К чему это! Между честными людьми достаточно слова. Не нужно этих формальностей», — заговорил Бержерон, делая вид, что сопротивляется. «Я прошу вас принять расписку хотя бы для того, чтобы позволить мне подняться в собственных глазах», — произнес мой брат решительным тоном. «Ну хорошо, только ради того, чтобы доставить вам удовольствие», — промолвил Бержерон, поспешно пряча бумагу в карман.
Он, без сомнения, посмотрел на часы, потому что сказал: «Без пяти минут десять! Через пять минут начальник забудет все, что сделал друг. Приготовьте ваши книги».
В десять часов он проверил счета, подписал их, выдал квитанцию о полученных деньгах и удалился.
«Он спас меня!» — пробормотал брат растроганно, когда дверь затворилась за Бержероном. «Он обокрал тебя, великий простофиля!» — вскрикнула я, опрокидывая ширму. Истина вдруг озарила мой ум. Увы! Слишком поздно! Расписка была в кармане у мошенника.
III
Находясь под влиянием беспредельной признательности, брат посмотрел на меня с состраданием. «Как упорна твоя ненависть!» — сказал он. «Это лучше, чем глупое легковерие! — ответила я в порыве гнева и, прежде чем он успел возразить, продолжила: — Так ты веришь тому, что наговорил этот человек? Ты допускаешь без малейшего сомнения все, что он приписывает твоему опьянению? Да и уверен ли ты, что был пьян?»
Тогда он поднес руку ко лбу. «Да… и больше чем когда-либо, потому что голова у меня тяжелая… Никогда еще после предыдущих кутежей я не чувствовал себя так… Обычно я ощущал боль в висках…» — «Между тем как сегодня?» — «Сегодня я чувствую какое-то странное оцепенение. Будто что-то сдавливает мне голову…» — «Так ты уверен, что был пьян?» — «Если бы я не был пьян, разве я взял бы деньги, которые не принадлежат мне?» — «Кто знает, не другой ли кто взял их вместо тебя?» — вскрикнула я, глядя ему прямо в глаза. «Но кто же?» — спросил он с изумлением. «Сам Бержерон».
Брат мгновенно вскочил на ноги в негодовании от подобного обвинения. Честный, простодушный человек! Строгим голосом он произнес: «Сестра! Сестра! Ненависть ослепляет тебя!» Вместо того чтобы уступить, я тихо продолжала: «Я готова отказаться от этой ненависти, если ты ответишь мне на несколько вопросов». — «Говори», — согла— сился брат, несколько успокоившись. «Вспомни хорошенько, где нынешней ночью находился ключ от кассы». — «Со мной, как и всегда, в кармане жилета».
Касса моего брата была сооружена из толстого дуба, окованного железными полосами, но будучи очень крепкой и прочной, отворялась весьма просто, без всякого секрета.
«Ты уверен, что прошлой ночью не оставлял ключ дома, в каком-нибудь секретном, тебе одному известном местечке?» — «Нет, я никогда этого не делаю, я постоянно ношу ключ в кармане». — «Следовательно, вчера ты унес его с собой?» — «Без сомнения… и сегодня утром нашел его на обычном месте». — «Так…» — промолвила я. «Что еще?» — «Теперь другой вопрос. Не сказал ли ты мне, что последствия твоего вчерашнего кутежа не такие, как обычно, что на этот раз ты чувствуешь необычайную тяжесть и оцепенение?» — «И сильное желание спать. Но к чему этот допрос? Окончен ли он?» — «Да, потому что я узнала все, что хотела знать». — «И какое же ты вывела заключение?» — «Если я скажу тебе, ты мне не поверишь».
Мне хотелось возбудить его любопытство. Сухой тон, которым я произнесла свою последнюю фразу, достиг цели, ибо мой брат воскликнул: «Говори же! Я требую!» Я посмотрела ему в глаза и спросила: «Поверишь ли ты мне?» — «Для начала я выслушаю тебя. Что же касается того, чтобы тебе поверить…»
Я не дала ему окончить. Желая ошеломить его, я проговорила быстро и без пауз: «Ты не был пьян, ты не играл и, следовательно, не проиграл. Ты вообще не приходил домой за деньгами».
Твой отец, действительно ошеломленный, указал мне взором на кассу и произнес только: «А это?» — «Ты хочешь спросить, почему сегодня утром твоя касса оказалась пуста?» Он кивнул. «Она пуста потому, что другой, усыпив тебя, взял ключ из твоего кармана и украл деньги».
Прежде чем брат успел возразить, я прибавила: «И этот другой — Бержерон». Только я произнесла эти слова, как дверь кабинета отворилась, и послышался веселый голос: «Дадут мне сегодня позавтракать?»
Это был молодой человек двадцати восьми лет по имени Реноден, несколько месяцев тому назад открывший контору нотариуса. Отец твой подружился с ним, когда был еще клерком в конторе, которую купил незадолго до этого.
«Да-да, милости просим», — сказал Морер, пытаясь возвратить себе хладнокровие. Так или иначе, а удар возымел свое действие. Твой отец не в состоянии был овладеть собой и скрыть смущение настолько, чтобы Реноден его не заметил.
«Что с тобой? — спросил нотариус. — Ты сегодня не в своей тарелке». — «Мигрень… Я не спал всю ночь. Отчетность заставила меня просидеть до утра». — «Да, я должен бы это знать… особенно после того, что видел сегодня ночью», — спокойно заметил Реноден.
Последняя фраза удивила нас. Мы с братом недоуменно переглянулись, а нотариус продолжал, смеясь: «Твой начальник, однако, уж очень спешил получить казенные деньги». И прибавил: «Я бы на твоем месте прямо заявил ему: „Ночь создана для того, чтобы спать. Приходите завтра утром“».