Сбежавший нотариус
Шрифт:
— Неужели вы и теперь будете упорствовать, что не знаете никакого Баланке?
— Извините! — ответил художник насмешливым тоном. — Не вы ли упорствуете, сударь, настаивая на том, что я должен знать какого-то Баланке?
— Я опираюсь на доказательство, — сухо ответил следователь, указывая на портмоне.
— Так оно принадлежит человеку, который назвался Баланке? — спросил художник с простодушием ягненка.
— Назвался? О, нет! Это портмоне найдено у несчастного, умершего насильственной смертью.
— Его задавил омнибус?
— Нет, его убили.
— Убийца, если он пойман, сможет сказать вам больше, чем я.
— Он умер, бросившись вместе с жертвой из окна пятого этажа. Из квартиры одной содержанки, которая называла себя госпожой Вервен.
— Так почему же вы не допросите эту содержанку? Она должна вывести вас из затруднения.
— Она также умерла. Ее задушил этот же негодяй.
— Значит, вы благодаря этому портмоне узнали, что убитого беднягу звали Баланке?
— Я узнал это из показаний привратницы дома, где произошла эта драма. Она выяснила, что госпожа Вервен находилась несколько месяцев в связи с господином по имени Баланке… или называвшим себя так… госпожа Полишю знала его только под этим именем. Правосудие должно засвидетельствовать личность и положение умершего, следует уведомить семейство. Я надеялся найти сведения у вас, так как ваше имя и адрес значились в записной книжке убитого.
Либуа через плечо следователя бросил на Морера, неподвижно сидевшего в уголке, многозначительный взгляд, который, казалось, говорил: «Будьте настороже». Затем, указывая на портмоне, художник спросил:
— Содержимое этого портмоне разве ничем не подтверждает слов привратницы Полишю? На бумагах не значится имя Баланке?
— Увы, нет, — ответил следователь. — Некоторые бумаги, вместо того чтобы разъяснить мне хоть что-нибудь, только сбили меня с толку.
С этими словами следователь открыл портмоне и стал пересматривать документы.
— Банковские билеты на довольно большую сумму. Счета на бриллианты, вероятно, поднесенные покойным своей возлюбленной. Копия со стихов Ламартина… и… это письмо, — продолжал следователь, — самая глупая шутка, какую мне случалось видеть в жизни. Представьте себе, что это письмо человек будто бы написал через два месяца после своей смерти… Мнимого умершего звали Реноден.
Едва следователь произнес это имя, как Либуа подскочил на месте, воздел руки кверху и возмущенно вскрикнул:
— Что же вы сразу не сказали? Чего ради вы мучили меня этим Баланке?
— Что я должен был сказать вам сразу? — спросил следователь с неподдельным удивлением.
— Вместо того чтобы путать меня этим Баланке, не лучше ли было прямо сказать мне: «Потолкуем о вашем бедном друге, маркизе де Монжёзе, который завтракал у вас три дня тому назад».
— Что? — воскликнул следователь, подскочив. — Так вы говорите, что покойного звали маркиз де Монжёз?
— Точно вы не знали этого так же хорошо, как и я! — проворчал Либуа, а потом с горестным вздохом прибавил: — Как! Он умер! Мой бедный друг Монжёз!.. Сегодня утром он сидел на этом стуле, на котором сидите вы, и я тщетно твердил ему: «Не теряй времени, беги предупредить судебные власти». К несчастью, вместо того, чтобы пойти в полицию, он решил навестить любовницу… и убийца настиг его там.
— И начал с того, что убил женщину, — заметил следователь.
— Почему вы так думаете?
— Потому что затем он выбросился из окна вместе с маркизом, следовательно, женщину убил прежде.
— Значит, он сделал это для того, чтобы она не выдала его впоследствии, когда правосудие нападет на его след, — с апломбом произнес Либуа.
— Какое ему было дело до этой женщины, если он, убивая маркиза, решил убить и себя?
Либуа сделал изумленный вид.
— Самоубийство! — воскликнул он. — О нет, я не так объясняю себе этот факт.
— А как же?
— Случайностью. Монжёз был мал ростом, но мускулист, ловок, решителен, способен на сопротивление. Между ними произошла борьба, они приблизились к окну… И тогда — бац! Да, случайность, но никак не самоубийство! Вы сами доказали, что это невозможно.
— Я? Я доказал это?
— Как нельзя лучше, сказав, что убийца сначала задушил женщину… Он ведь никогда не видел эту несчастную. Какая еще причина могла заставить его убить ее, если не желание избавиться от опасного свидетеля? Потом он бросился на маркиза, и они вместе случайно упали из окна. Нет-нет, сто раз нет, тут не было самоубийства. Допустить его значило бы отступить от истины.
Либуа задумался.
— Убийца был человеком сильным? — спросил он.
— Настоящим гигантом!
— Так это он… — пробормотал художник.
— Кто он? — возбужденно спросил следователь, жаждавший узнать имя.
Но Либуа сделал вид, что не слышит, и продолжал бормотать:
— Бедный маркиз! И почему он не послушал моего совета и не отправился прямо в полицию? Сколько раз я повторял ему: «Поверь мне, негодяй убьет тебя, как убил двух других, чтобы скрыть тайну прошлого».
Петарда, лопнувшая под стулом следователя, не заставила бы его так быстро подскочить, как радость, охватившая его при этих словах.
— Двух других! — повторил он вне себя от радости.
И было чему радоваться! Этот бедняга уже шестнадцать лет страдал оттого, что ему не давали повышения. А теперь повышение было у него в кармане! За какое он взялся дело! Пять трупов! Целая серия убийств, связанных между собой. Его, разумеется, наградят за ловкое и быстрое ведение дела, и все благодаря этому болтуну, которого он заставил говорить. Какое счастье, боже мой! Одним ударом он убил двух зайцев.
— В самом деле? Значит, этот злодей совершил еще два убийства прежде? Этот злодей, которого вы называете?..
— Генёком.
— А кто был его первой жертвой?
— Нотариус Реноден.
— Садовник был сердит на него?
— Нет, он хотел получить большую сумму денег. И похитил их у нотариуса. Но у этого преступления был свидетель… которого он убил впоследствии.
— И которого звали?
— Господином Бержероном. Честный, достойный человек, тесть маркиза. Имено он написал зятю то странное письмо, которое вы нашли в портмоне. Эта неосторожность стала причиной его смерти. Он погиб от руки Генёка, который так ловко все устроил, что следователи поверили в самоубийство.