Сближение
Шрифт:
8
Наконец, проголодавшись, Тарент побрел обратно, туда, где якобы давали еду. Он нашел большой зал, безлюдный, если не считать повара, работавшего в дальнем конце помещения. Рядом с микроволновкой на выбор предлагались два варианта блюд. Тарент предпочел соевый бургер, вытащил его из картонной упаковки, подлежащей вторичному использованию, подождал, пока печь облучит еду, а потом уселся за стол. Он не видел никого из пассажиров или команды «Мебшера», и не успел покончить с ужином, как работник на кухне выключил
Тарент снова вышел в вечернюю прохладу. Место казалось пустынным. На крышах некоторых зданий жужжали и лязгали в темноте вентиляторы под металлическими навесами. Вокруг них облаками собирался конденсат, который вскоре рассеивал ветер. В этот раз Тибор пошел другим маршрутом и в конечном итоге уткнулся в забор, которым по периметру была обнесена территория, – сложнейшую комбинацию петель из колючей проволоки, огромных бетонных блоков и вкраплений секций под напряжением. Везде висели предупреждения для потенциальных нарушителей аж на пяти языках. Все вокруг заливал свет прожекторов. Тарент сделал несколько снимков.
Его охватило чувство оторванности от мира и одиночества. Эти деревья, эта дорога, такой знакомый типично английский вечер, а он далеко от дома. Ему только предстояло с этим смириться. Квартира, где они с Мелани живут, то есть жили раньше, осталась в лондонском пригороде со стороны Кента. Как он теперь знал, она находилась прямо на пути «Эдуарда Элгара», так что, помимо всего прочего, наверняка придется там все основательно ремонтировать. Тарент пока понятия не имел, что делать дальше. Квартира была слишком велика для него одного, забита их вещами. И вещами Мелани. В определенном смысле эта вынужденная поездка для отчета перед властями в Линкольншире помогла отсрочить неизбежное, но он слишком долго был вдали от дома.
Тарент быстро посмотрел отсортированные загрузки только что сделанных снимков, а потом внес небольшие корректировки с поправкой на температуру прожекторов. Его словно парализовало ощущение изоляции, нахождения не на своем месте, отсрочки, которое росло внутри на протяжении вечера. Потеря Мелани не отпускала, но без предупреждения временами она вдруг разгоралась, превращаясь в настоящую физическую боль. Ему хотелось, чтобы последних нескольких месяцев вообще не существовало. Тарент спрятал фотоаппарат, не сделав больше ни единого снимка.
Он все еще стоял, глубоко задумавшись, когда раздался женский голос:
– Вы сфотографировали меня без разрешения.
Она подошла беззвучно. Говорила без всякого акцента или диалектизмов, так общались образованные люди. Тарент обернулся. Перед ним стояла пассажирка из «Мебшера». Свет падал на нее сверху. Она казалась высокой и агрессивной, слегка выставила ногу вперед, наступив на большой корень дерева, торчавший из земли. Волосы все еще прикрывал платок, но теперь женщина надела утепленный пуховик с капюшоном, который накинула поверх платка. Она протянула правую руку, ожидая, что Тарент что-то положит в ее ладонь.
В ИРВБ действовали законы, запрещавшие фотографировать граждан без разрешения. Тарент, как и все его коллеги-фотографы, отлично это знал.
– Я сделал парочку тестовых снимков, – ответил он, по привычке сказав полуправду. – Это новая камера, и я ее тестировал. Они не будут опубликованы.
– Не имеет значения.
– Считается, что «Мебшер» дипломатической миссии находится вне национальной юрисдикции.
– И это тоже не имеет значения. Вы не спросили моего разрешения. Отдайте мне фотографии, пожалуйста.
– У меня их нет.
Она нетерпеливо взмахнула рукой.
– Я же знаю, что они у вас. Почему, как вы думаете, по приезде у вас не конфисковали камеры?
– Ваша заслуга?
– Да, я походатайствовала. Мне нужно забрать у вас эти фотографии.
– Это вы написали мне записку?
– Да.
– Почему вы попросили меня поехать в Халл?
– Вам не нужно на Ферму Уорна.
– Мне приказали доложить там об обстоятельствах смерти жены.
– Да, я в курсе. Это контора под эгидой УЗД. Тут я тоже могу замолвить за вас словечко.
– С чего вдруг?
Женщина мотнула головой, стряхивая капюшон. Под ним был еще платок, но она развязала его, и теперь длинные концы свисали на плечи и грудь. Она видела, что Тарент смотрит, поэтому перекинула один через шею поверх плеча.
Хотя фотоаппарата не было видно, Тарент тайком нажал на кнопку, и камера беззвучно сложилась, превратившись в тонкую серебряную пластину с деталями из легированного металла. Он спрятал ее в ладони, словно иллюзионист игральную карту. В прошлые разы у Тарента дважды забирали и уничтожали фотокамеры: однажды, когда он снимал толпу бунтовщиков в Беларуси, второй раз аппарат отнял полицейский в штатском во французском Лионе. Последнее поколение миниатюрных камер разработали специально для фотожурналистов, которым приходилось прятать оборудование быстро и надежно.
Женщина стояла на своем, снова приводя его в замешательство. Ее властная манера выдавала человека, привыкшего добиваться желаемого, но неожиданно в ней проявилась и некая физическая уязвимость. Тарент провел рядом с незнакомкой два дня, но почти ничего о ней не знал. Видел лишь руку, волосы, шею.
Они так и стояли лицом друг к другу в полутьме. Она тяжело дышала: от гнева, усталости, стресса? Белые облака выдыхаемого пара дрейфовали между ними.
– Что конкретно вы хотите? – спросил Тарент.
Женщина посмотрела на его ладонь, в которой был спрятан «Кэнон». Он свободно покачивал рукой, пытаясь придать жесту естественность.
– Снимки, которые вы сделали. Мне нужно получить их. Это вопрос безопасности.
– Как я уже сказал, их здесь больше нет. Все кадры передаются в лабораторию. Так работает камера.
– Невозможно передать что-то из бронетранспортера.
– Снимки были загружены, как только мы оказались снаружи. Автоматически.
– Я вам не верю. У камеры есть память.