Сближение
Шрифт:
Тарент вспомнил первое впечатление от этой женщины, ощущение, будто она не выпускает его из виду. Она общалась с ним исключительно холодно, и тут вдруг записка. Он пристально взглянул на нее, не мог отвести глаз. Если не считать беспокойных пальцев, то она не двигалась и явно не замечала чужого внимания.
Если бы Тарент поднял руку, то мог бы дотронуться до этих пальцев, коснуться шеи и волос.
Ничего не произошло, ничего не изменилось. Вскоре он задремал, впал в состояние на грани сна, но без сновидений, когда он лишь наполовину осознавал происходящее вокруг: движения транспортера, вибрацию и шум мотора, рывки вперед или назад, когда меняли передачи. В голове вертелись неясные мысли об этой женщине, такой близкой и такой далекой. Хотите со мной? Куда? Вопросительный знак превращал фразу в предложение,
Тарент полностью очнулся, когда транспортер внезапно замедлил ход и остановился, визг двигателя стих. Полуприкрыв глаза, зевая, Тибор заметил военных: два молодых морских пехотинца стояли настороже, одетые в маскировочный камуфляж, бронежилеты и кевларовые щитки, лица их скрывали маски, а в руках они держали винтовки на изготовку.
Остальные пассажиры заерзали на сиденьях, им тоже не терпелось наконец выбраться из «Мебшера». Теперь, когда бронетранспортер стоял тихо и неподвижно, Тарент чувствовал себя в ловушке. Систему кондиционирования отключили, вентиляторы перестали дуть. Казалось, снаружи холодно.
Тибор снова прильнул к окну и увидел Хамида, подписывавшего ворох документов. Между ним и караульным завязался какой-то спор, но без злобы. Судя по жестам, речь шла о бронетранспортере, в котором они сидели.
Через несколько минут двое гражданских чиновников в защитных костюмах и с дыхательными аппаратами протиснулись через люк в тесный пассажирский отсек, от чего Тарент, сидевший близко ко входу, ощутил долгожданный порыв свежего воздуха. Это были мужчина и женщина. Женщина надела хиджаб, и он вместе с кислородной маской и защитными очками полностью скрывал лицо. Мужчина был одет в темную рабочую куртку с нанесенной по трафарету надписью «Министерство обороны» на нагрудном кармане. Оба в руках держали большие баллончики с каким-то аэрозолем – мужчина опрыскал им все углы пассажирского отсека, а женщина распылила вещество на четырех пассажиров. Тарент задержал дыхание, как только понял, что сейчас произойдет, но больше всего думал о том, как защитить камеры. Неминуемо ему все же пришлось сделать вдох. Аэрозоль оказался порошкообразным, на вкус чуть едким и вызывал жжение, попадая на кожу. Тарент и его спутники закашлялись, а женщина опрыскала их снова.
Затем их оставили приходить в себя. По громкой связи было слышно, как Хамид и Ибрагим кашляют в кабине управления. Ибрагим громко попросил прощения, но не за действия чиновников, а за свои недобрые помыслы.
Им разрешили выйти. Несмотря на то что Тарент сидел ближе всех к люку, он пропустил остальных вперед. Женщина прошла мимо, не проронив ни слова и не взглянув в его сторону.
7
«Мебшер» припарковался рядом с длинным кирпичным зданием с плоской крышей. Повсюду росли деревья: и вокруг зданий, и вдоль двух или трех дорожек, которые вели в разные стороны. Ветер качал ветки крон. Тарент сделал глоток свежего воздуха, пытаясь восстановить дыхание. Легкие все еще не отошли от действия химического спрея. Он улавливал запах на своей одежде, волосах, лице и губах. Вернулось то чувство, которое появилось после возвращения в Британию – кто-то другой контролировал его жизнь и решал, что ему делать. Тем не менее он также был убежден, что ни один из тех, с кем ему пришлось столкнуться за последние несколько дней, не имел ни малейшего представления о том, чем Тарент занимался за границей, какой там царил хаос, какие ужасы ему довелось увидеть и испытать, и о бедственном положении, в котором оказались многие части мира. Половина Европы была, в сущности, необитаема. Большинство людей, способных жить в условиях умеренных температур, на сузившихся и извилистых полосках пригодной для существования суши в Северном и Южном полушариях, теперь уходили с опустошенных территорий, цепляясь за остатки того, что знали. Теперь людей не интересовали другие части мира, любопытство почти умерло, скрытое необходимостью самосохранения.
Белый геодезический купол и две огромные спутниковые тарелки виднелись из-за деревьев.
Остальные пассажиры шагали впереди. Тарент
Тот покачал головой, а потом уклончиво махнул рукой.
Она тут же отвернулась, поправила сумку, висевшую на плече, и, ускорив шаг, оттеснила своего спутника, направившись в одну из комнат впереди.
За этим последовал долгий процесс оформления. Нужно было не только предъявить удостоверение личности, но еще и подписать отказ от свободы передвижения и свободы информации. Американец сначала возразил, ссылаясь на решение Верховного суда США, но потом согласился сотрудничать. Каждому выдали пропуск, который предписали повесить на шею и носить, не снимая, постоянно, даже в постели. Тарент испытал облегчение и удивление, когда его фотоаппаратуру не стали осматривать или изымать.
Они приехали во второй половине дня. Впереди маячил вечер, а занять себя особо было нечем. Тарент никого не знал, а на каждой двери и на большинстве стен висели внутренние правила Лонг-Саттона, перечислявшие все запрещенные виды деятельности и зоны. Таренту выделили комнату в одном из корпусов общежитий, столь же скудно обставленную, как подземный номер в бедфордской гостинице, но поменьше.
Тибор снял одежду, какое-то время полежал обнаженным, а потом принял душ, после чего все еще голый, но с обязательным пропуском, болтавшимся на шее, валялся на кровати, запрокинув голову так, чтобы видеть деревья. В комнате стало жарковато, но никаких кондиционеров не нашлось, а все окна были закрыты намертво.
Несколько минут Тарент смотрел телевизор, переключая каналы в поисках службы новостей или аналитической программы. Но, как это часто случалось раньше, после пяти минут тупого щелкания пультом в каком-нибудь номере отеля или в арендованном жилье он чувствовал себя каким-то недовольным идиотом. Когда он наткнулся на новости, там опять говорили только о встрече в Торонто, и Тарент выключил телевизор.
Выглянув из окна, он заметил, что солнце садится, снова оделся и медленно обошел территорию, прилегающую к общежитию. Больше никого на улице не было. Как обычно, Тарент повесил на пояс фотоаппарат, но в этот раз прикрыл его шерстяным свитером. По правде говоря, его не особо интересовало это место, он просто радовался возможности прогуляться под деревьями. Когда климат внезапно изменился, они исчезли первыми: сгорели в лесных пожарах, рухнули от ураганов или пошли на растопку. Теперь большинство пейзажей казались обнаженными. Деревья в Лонг-Саттоне доставили Таренту редкое безвредное удовольствие. Настроив «Кэнон» под освещение, он сделал несколько снимков кроны над головой, ничего особо живописного, просто запечатлел ощущение от листвы.
Он продолжал идти, удаляясь от основной группы зданий. Сознательно держался на расстоянии от всех запретных зон, сделал еще несколько снимков деревьев так, чтобы вдали виднелись здания. В паре точек смог воспользоваться прожекторами, освещавшими территорию, правда, те были малочисленными и не слишком яркими. Все вокруг мало вдохновляло на творчество, но Таренту нравилось, что к нему возвращаются старые инстинкты – как правильно снимать передний и задний планы, как верно кадрировать, как с фантазией использовать выдержку. Выбравшись из «Мебшера», он сумел получить доступ к своей удаленной лаборатории, которая рассортировывала снимки в соответствии с настройками, заданными им по умолчанию. Тарент загрузил несколько кадров и с удовольствием полюбовался глубокими серыми и черными цветами, поразительными оттенками зеленого. В некоторых тенях остались заметны электронные помехи даже после лабораторной обработки. Солнце почти село, и подобрать правильную выдержку в изменчивом свете под деревьями оказалось не так-то просто.
Ему не терпелось разобрать тысячи снимков из Анатолии. Там доступ к сети был далеко не всегда. Пока у него хватило времени лишь на то, чтобы торопливо порыться в кадрах и найти подходящие для родителей Мелани, взглянув на фотографии в том виде, в каком он загрузил их в лабораторию. Поэтому Тарент обрадовался возможности наконец нормально поработать с камерой, поснимать, рассортировать, оценить и заархивировать. И пусть сейчас он перебирал лишь снимки старых правительственных зданий и обычных деревьев, сам процесс приносил ему удовольствие. Территория, по которой он прогуливался, практически полностью просматривалась камерами системы скрытого наблюдения, поэтому Тарент предположил, что за ним следили.