Сборник 8 ВОСПОМИНАНИЕ ОБ УБИЙСТВЕ
Шрифт:
– Джонни, Джонни, зачем ты пришел? В чем дело? Я тебе сказала… – Детское мамино личико опустилось сквозь искристый туман.
Джонни набрал полный кулак блесток и провизжал:
– Мама, там на чердаке труп!
Все лица обратились к нему – точно зрители на стадионе. Мамино лицо напряглось, потом расслабилось.
– Отпусти мое платье, милый, испачкаешь. Посмотри на свои руки – ты весь в паутине. А теперь беги к себе, будь хорошим мальчиком.
– Ну мам! – проныл он. – Там труп…
– Господи Боже, – вздохнул кто-то в толпе. – Точно как его отец.
– А вы замолчите! – Джонни сердито оглянулся. Там правда труп!
А мама его не видела. Она смотрела на гостей, и Джонни оставалось только взирать снизу на ее лебединую шею с бьющейся жилкой, на изящный подбородок, на пальчики, поправляющие сбившийся каштановый локон.
– Пожалуйста, простите Джонни, – проговорила она. – Дети, знаете, так впечатлительны… – Подбородок опустился. В голубых глазах застыли сумерки. – Иди наверх, Джонни.
– Ох, ну мам…
Мир рушился. Блестки выскользнули из пальцев.
Взгляды гостей внезапно обожгли ненавистью.
– Ты слышал, что сказала мама?
Это уже папин звучный голос. Бой проигран. Джонни дернулся, окинул зал прощальным мрачным взглядом и бросился вверх по лестнице, утирая наворачивающиеся на глаза слезы.
Он повернул медную ручку двери. Бабушка, как всегда, играла в шахматы с дядей Флинни. Солнечный свет бил в огромное окно и отскакивал от бабушкиных очков. Игроки даже не подняли голов.
– Бабушка, простите, но…
Старушка постучала тросточкой по сухому колену:
– Ну?
– Там на чердаке труп, а мне никто не верит…
– Иди, Джонни.
– Но там и вправду труп! – вскрикнул Джонни.
– Знаю, знаю. А теперь беги, принеси кузену Уильяму бутылку коньяка. Марш!
Джонни сбегал в винный погреб, достал бутылку коньяка, поднялся наверх и постучал в дверь. Ему показалось, что за дверью всхлипнули, потом послышался торопливый шепот кузена Уильяма:
– Kтo там?
– Коньяк.
– О, чудно, чудно! – В дверь просунулось безвольное кроличье личико кузена Уильяма. Мягкие ручки вцепились в протянутую бутыль. – Слава те, Господи. А теперь сгинь и дай мне надраться.
Дверь захлопнулась, но Джонни успел бросить взгляд на «модельную комнатушку» кузена Уильяма – замершие на полушаге манекены в многоцветных шелках, приколотые к стенам акварельные наброски костюмов, шляпок, накидок, яркие груды катушек и клубков. Потом щель закрылась, щелкнул замок, и кузен Уильям нервно забулькал коньяком по другую сторону блестящей медной ручки.
Джонни глянул на висящий в коридоре телефон. Он подумал о том, что папа с мамой танцуют, дядя Флинни и бабушка играют в шахматы, кузен Уильям тихо пьет – а сам он бродит, как чужой, по этому огромному гулкому дому. Он схватился за телефон.
– Э… мне надо… то есть… дайте полицию.
Голос оператора заглушило глубокое:
– Повесь трубку, Джонни. И немедленно ложись спать.
Звучный, культурный папин голос…
Джонни медленно положил трубку. И это его награда? Он сел прямо на пол и тяжело, бессильно заплакал. Теперь он понял, каково было Девушке в Сундуке, когда ее прихлопнули крышкой. А его вот так прихлопнули пятеро!
Он все еще ерзал в постели, когда дверь тихонько приоткрылась и в комнату заглянула голова – курчавая, большая голова дяди Флинни, чтобы одарить мальчика ласковым взглядом больших, черных, круглых глаз. Неторопливо и неслышно дядя вошел в комнату, пристроился на краешке кресла, как тихая птичка на насесте, и сложил вместе пальцы-перышки.
– Раз ты сегодня лег пораньше, – сказал он, – то я тебе и сказку на ночь тоже пораньше расскажу, ладно?
Джонни считал, что он уже слишком взрослый для сказок. А уж слушать сказки на ночь он, выросший среди взрослых людей и взрослых, умных разговоров и вовсе считал ниже своего достоинства.
– Ладно, дядя Флинни, – пробормотал он с мученическим вздохом. – Давай.
Дядя Флинни так вцепился в обтянутые отглаженными черными брюками колени, словно те готовые были взорваться.
– Жила-была однажды женщина, молодая и прекрасная…
О-хо-хо! Эту историю Джонни слышал уже тысячу раз. «У нас на чердаке труп, – обиженно подумал он, – а мне приходится слушать старые сказки».
– И прекрасная дева полюбила юного рыцаря, – продолжал дядя Флинни. – И жили они счастливо многие годы. Пока не пришла Тьма, не похитила юную деву и не скрылась с ней. – Дядя Флинни выглядел очень старым и очень грустным.
– А потом рыцарь вернулся домой, – напомнил ему Джонни.
Дядя Флинни его не слышал. Он продолжал рассказывать, странным, тихим, монотонным голосом.
– Рыцарь преследовал Тьму по всей Темной земле. Но как ни молил он, как ни пытался догнать Тьму, это ему не удалось. Жена его сгинула навеки. Навеки.
Дыхание дяди Флинни стало неровным и резким. Глаза горели мрачным огнем, губы дрожали, белые пальцы стискивали колени. Он был уже не собой, а рыцарем, скачущим где-то далеко, за миллион миль отсюда, по Темной земле.
– Но рыцарь все искал и искал, потому что он дал клятву, что когда-нибудь найдет и убьет Тьму. И – чудо из чудес! – он настиг ее. Он убил Тьму. Но, Господи Боже, убив ее, он увидел, что лицо Тьмы было лицом его погибшей супруги, а сам он становится все темнее и темнее…
Конец. Джонни очень надеялся, что продолжения не будет. Дядя Флинни сидел, задыхаясь и дрожа, посреди созданных его словами сумерек, забыв о Джонни. Просто сидел. И Джонни пробрал озноб.
– Спасибо. Спасибо, дядя Флинни, – пробормотал он. – Спасибо за сказку.