Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ
Шрифт:
– На кубике выпало… а!.. два хода назад?
– Получи пять с плюсом, золотую звезду и сладкий пирожок! Господь дал, Господь и взял, так ведь?
Чарли взглянул в лицо старику и увидел, как того обуревает беспокойство.
– Так точно.
Полковнику было хорошо видно толпу, которая сгрудилась у почтамта в двух кварталах от его дома. Подоспевший оркестр из дудок и барабанов завел какой-то мотив, смутно напоминающий о Египте.
– На закате, Чарли, – прошептал полковник, закрыв глаза, – мы сделаем последний ход.
Какой был день! Спустя много лет люди повторяли: вот это был день! Мэр только успевал забежать домой, чтобы переодеться: он произнес три речи, возглавил две процессии (одну – вдоль по Мейн-стрит до конца трамвайного маршрута, другую – в обратном направлении), а в центре этих событий находился Озирис Бубастис Рамзес Амон-Ра-Тот, который улыбался то направо, когда сила притяжения одолевала его хилое туловище, то налево, когда процессия заворачивала за угол. Битый час оркестр из дудок и барабанов, теперь значительно усиленный медными духовыми инструментами, подкреплялся пивом и разучивал торжественный марш из «Аиды», который потом был исполнен столько раз подряд, что женщины стали уносить домой ревущих младенцев, а мужчины ретировались в бары, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Поговаривали о третьем параде и о четвертой торжественной речи, но сумерки застали город врасплох, и все, включая Чарли, разбрелись по домам ужинать – точнее, обсуждать новости.
Около восьми вечера Чарли с полковником отправились прокатиться сквозь листопад и благодатную тьму на машине марки «Мун» выпуска 1924 года, которая начинала ворчать, как только это прекращал делать полковник.
– А куда мы едем?
– Надо подумать… – рассуждал полковник, управляя машиной легко и непринужденно, на философской скорости десять миль в час. – Сейчас все, включая твоих домашних, отправились на Гроссетскую пустошь, так? Слушают последние речи в честь Дня труда. Нашего мэра хлебом не корми – дай только поговорить с трибуны, пра-ально? Затем пожарные начнут палить из ракетниц. Отсюда следует, что почтамт – вкупе с мумией, вкупе с шефом полиции, который несет вахту, – окажется без прикрытия. Вот тогда должно произойти чудо. Непременно должно произойти, Чарли. Спроси почему.
– Почему?
– Рад, что тебя это волнует. Видишь ли, парень, завтра проныры из Чикаго начнут спрыгивать с подножки поезда, как блинчики со сковороды: в городе запахнет жареным, в каждом углу будет чей-то длинный нос, чей-то глаз с лупой и микроскопом. Эти музейные ищейки вместе с прохиндеями из «Ассошиэйтед пресс» докопаются до сути и ославят нас на весь свет. А поэтому, Чарльз, мы с тобой должны…
– Всех оставить в дураках.
– Грубовато сказано, парень, но суть ты ухватил верно. Давай так рассуждать: жизнь – это иллюзион, вернее, могла бы стать волшебным представлением, если бы люди не отгораживались друг от друга. Людям надо подбрасывать хоть маленькую тайну, сынок. Так вот: пока в городе не примелькался наш египетский друг, пока он не надоел хозяевам, как назойливый визитер, нужно посадить его на верблюда и отправить по расписанию в обратный путь. Приехали!
На почтамте было темно, лишь в вестибюле горела одинокая лампочка. За огромной витриной, рядом с выставленной для обозрения мумией, застыл шериф; оба молчали, покинутые зеваками, которые отправились ужинать и глазеть на фейерверки.
– Чарли, – полковник достал пакет из грубой бумаги, внутри которого что-то загадочно булькало, – дай мне тридцать пять минут, чтобы подпоить шерифа. Затем ты, навострив уши, пробираешься в помещение, выполняешь мои команды и творишь чудо. Ну, была не была!
И полковник исчез.
За городской чертой выступление мэра сменилось фейерверками.
Взобравшись на квадратную крышу автомобиля, Чарли с полчаса глядел на яркие вспышки. Прикинув, что время, отведенное на спаивание, истекло, он перебежал через дорогу, мышью проскользнул на почтамт и притаился в темном углу.
– Почему бы, – говорил полковник, вклинившись между египетским фараоном и шерифом, – вам не оприходовать эту бутылочку, сэр?
– Плевое дело. – Шериф не возражал.
Полковник, наклонясь, разглядывал в полутьме золотой амулет на груди мумии.
– Вы верите в старинные предания?
– Какие еще предания? – не понял шериф.
– Вот тут начертаны иероглифы: если прочесть их вслух, мумия оживет и начнет ходить.
– Хрен собачий, – выговорил шериф.
– Вы только посмотрите на эти любопытные египетские символы! – настаивал полковник.
– Кто-то у меня очки свистнул. Читайте сами, – сказал шериф. – Пусть-ка этот сухарь перед нами походит.
Чарли воспринял это как сигнал к действию и, не выходя на свет, подкрался вплотную к египетскому правителю.
– Начнем. – Сложив ладонь корабликом, полковник незаметно сунул очки шерифа к себе в боковой карман и наклонился еще ближе к фараонову амулету. – Первый символ – ястреб. Второй – шакал. Третий – сова. Четвертый – желтый лисий глаз…
– Ну а дальше-то что? – поторопил шериф.
Полковник был рад стараться, его голос то возвышался, то затихал, шериф согласно кивал головой, и вдруг все египетские картинки и слова пошли кругом; тут старик удивленно ахнул:
– Что делается, шериф, смотрите!
Шериф выпучил глаза.
– Мумия, – изрек полковник, – хочет выйти погулять!
– Быть такого не может! – закричал шериф. – Быть такого не может!
– Может, – прошелестело где-то рядом – похоже, из уст фараона.
Неведомая сила сдвинула мумию с места, подняла и увлекла к выходу.
– Эй! – завопил шериф со слезами на глазах. – Держи! Уйдет!
– Пойду-ка я следом, надо ее вернуть, – сказал полковник.
– Да побыстрей!
Мумия скрылась из виду. Полковник выбежал на улицу. Хлопнула дверь.
– Ну и дела. – Шериф потряс бутылку. – Пусто!
Перед домом Чарли полковник притормозил.
– Твои родители заглядывают на чердак, парень?
– Им там не разогнуться. Они меня отправляют, когда нужно что-нибудь найти.
– Отлично. Вытаскивай нашего египетского друга с заднего сиденья – он не страдает лишним весом, в нем и десяти кило не будет, ты с ним легко управился, Чарли. Это, доложу тебе, было зрелище! Ты выбегал из дверей, а казалось, будто мумия движется своим ходом. Видел бы ты физиономию шерифа!