Сборник «Хрустальный грот»
Шрифт:
— О, ладно. Подобных неприятностей можно избежать. Давай говори, кто тебе сказал?
— Никто. Я просто знаю. Я… я не могу объяснить откуда. Когда она отказала Горлану, дядя Камлак рассердился не меньше деда. Он боится, что вернется мой отец и женится на ней, прогнав его, Камлака. Конечно, он не говорил об этом деду.
— Конечно. — Сердик уставился, забыв про пищу. Из уголка его приоткрытого рта капнула слюна. Он торопливо проглотил.
— Боги знают, точнее, бог его знает, где ты набрался таких вещей, но, судя по всему, это правда. Продолжай.
Гнедая подталкивала меня сзади, дыша теплом в шею. Я отстранил ее рукой.
— Вот и все. Горлан рассержен, но его чем-нибудь задобрят. А моя мать в конце концов уйдет в монастырь Святого Петра. Увидишь.
Наступила непродолжительная тишина. Сердик прожевал мясо и швырнул кость за дверь, где на нее накинулись две дворняжки, жившие у конюшни. Ворча и цапаясь, они умчались прочь.
— Мерлин.
— Да.
— Будь умница и больше никому об этом не говори. Никому. Понял?
Я промолчал.
— Дети не разбираются в таких вещах. В чем-то это, конечно, основано на сплетнях, уж точно, но что касается принца Камлака… — Он положил руку мне на колено, сжал пальцами и покачал его. — Я говорю тебе, он опасный человек. Забудь обо всем и старайся не попадаться ему на глаза. Можешь мне верить, я никому не скажу. Но и ты не говори об этом больше никому. Даже если бы ты был законнорожденным принцем или пользовался расположением короля, как это рыжее отродье Диниас, то и тогда нечему было бы радоваться. — Он снова потряс меня за колено. — Ты слышишь меня, Мерлин? Не говори ничего ради своей собственной жизни. Не попадайся им, чтобы не видели. И скажи мне, кто тебе это сказал?
Я подумал о темной пещере в подвале, о далеком кусочке неба высоко в дымоходе.
— Мне никто не говорил. Клянусь.
Он нетерпеливо шевельнулся, проявляя волнение. И тогда я выложил все, на что осмелился.
— Признаю, что слышал это. Иногда люди говорят прямо над головой, не замечая меня. А иногда, — я помедлил, — будто кто-то обращается ко мне, я будто вижу наяву. Иногда мне говорят звезды, и я слышу в темноте музыку и голоса. Как во сне.
Сердик поднял руку, словно защищаясь. Мне показалось, что он крестится, но он вычерчивал в воздухе знак против дурного глаза. Сердик пристыженно взглянул на меня и опустил руку.
— Правильно, все это сны. Ты, наверное, заснул где-то в уголке, а они завели при тебе разговор, хотя им не следовало этого делать. Там ты и услышал вещи, которых тебе не положено знать. Я забыл, что ты еще ребенок. Когда ты смотришь своими глазами… — Он остановился и пожал плечами. — Но все равно, обещай мне, что ты больше не будешь рассказывать об услышанном.
— Ладно, Сердик, обещаю тебе. Если ты пообещаешь взамен сказать мне одну вещь.
— Какую?
— Кто мой отец?
Он поперхнулся пивом. Нарочито медленно он вытер с лица пену и поставил рог, глядя на меня с неудовольствием.
— Какого лешего ты взял, что я могу об этом знать?
— Я думал, что Моравик тебе сказала.
— А она знает? — в его голосе прозвучало неподдельное удивление, и я понял, что он не обманывает.
— Когда я спрашивал ее, она сказала, что о некоторых вещах лучше не говорить.
— Моравик права. Но, по-моему, она хотела таким образом показать, что знает не больше других. И я бы сказал, маленький Мерлин, что тебе тоже лучше об этом не знать. Если бы твоя мама-принцесса захотела, она бы тебе сказала. Боюсь, ты скоро это поймешь.
Я увидел, как он снова делает знак против дурного глаза, но на этот раз спрятав руку. Я открыл рот, чтобы спросить, верит ли он россказням, но он взял рог и поднялся.
— Ты пообещал. Не забудь.
— Хорошо.
— Я наблюдаю за тобой. Ты идешь собственной дорогой в жизни, и иногда мне кажется, что ты ближе к природе, чем к людям. Она дала тебе имя «сокола»?
Я кивнул.
— Тебе есть над чем подумать. На время лучше забыть о соколах. По правде говоря, их слишком много развелось вокруг. Ты видел голубого вяхиря?
— Которые вместе с белыми голубями пьют из фонтана и потом улетают на свободу? Конечно. Я их кормлю зимой вместе с другими голубями.
— У меня на родине говорили, что у вяхиря много врагов, так как у него мягкое мясо и вкусные яйца. Он живет и наслаждается лишь потому, что вовремя скрывается. Может быть, леди Ниниана и называет тебя своим соколенком, но ты еще не стал соколом, маленький Мерлин. Ты всего лишь голубь. Запомни это. Веди незаметную жизнь и вовремя скрывайся. Такие мои слова. — Он положил мне руку на плечо. — Рана еще болит?
— Щиплет.
— Значит, дело пошло на поправку. Ссадина не будет долго щипать. Боль скоро утихнет.
Прошло немного времени, и все зажило без следа. Но мне запомнилось, как саднила скула в ту ночь и я не мог заснуть. В другом углу Сердик и Моравик не издали за все время ни звука, боясь, что я наслушался именно их бормотанья.
Когда они заснули, я тихо выполз, перебрался через скалящегося волкодава и поспешил в подвалы.
Но сегодня ночью я не услышал ничего интересного, кроме пения Олуэн. Мягким и сочным, как у невиданной птицы, голосом она пела песню, которую я раньше не слышал. Песня была про дикого гуся и охотника с золотыми силками.
После этого жизнь пошла своим чередом. Мне кажется, что в конце концов дед смирился с отказом матери выходить замуж. Отношения между ними оставались натянутыми еще неделю-две, но вскоре королевский гнев остыл. Вернувшись, Камлак осел во дворце, будто никуда и не уезжал. Приближалось обещающее хорошую добычу время охоты. Все вернулось на круги своя.
Но не у меня. После происшествия во фруктовом саду Камлак перестал покровительствовать мне. Да и я больше не ходил за ним. Нельзя, правда, сказать, что он не проявлял ко мне доброты. Раз или два он защищал меня в небольших драчках с мальчишками, принимая мою сторону даже против Диниаса, который пользовался теперь его расположением вместо меня.