Сборник критических статей Сергея Белякова
Шрифт:
Но если художественную слабость многих произведений Олеши, как правило, игнорировали, то тот факт, что в последние 30 лет своей жизни Олеша писал очень мало, все же привлекал внимание многих. Как правило, тот факт, что все творческое наследие Олеши легко умещается в двух томах, объясняли фантастической требовательностью писателя к себе, к своей работе. Он, де, подолгу «шлифовал» каждую страницу и т. д. (этой точки зрения придерживались И. Глан, Э. Казакевич, В. Ардов, П. Марков, А. Аборский и др. [96] Эта версия представляется мне крайне неубедительной, так как трудно найти другого писателя, у которого бы было больше «недоделок», чем у Олеши. После 1931 года Олеша не «отшлифовал» ни одного своего произведения. На мой взгляд «Ни дня без строчки» — вообще вещь «сырая». Чего там только нет: от заготовок для автобиографии до сюжетов ненаписанных повестей, рассказов, пьес. Какая уж тут «шлифовка». Кроме того, рассказы-очерки, которые Олеша писал в тридцатые-сороковые годы, можно рассматривать в лучшем случаи как заготовки для рассказов. Не далеко от этой версии ушел и В.Б. Шкловский [97] . С его точки зрения, Олеша, якобы, всю жизнь искал новые формы в литературе.
96
См. Воспоминания о Ю.Олеше. М., 1976.
97
См. Там же. С. 295–302
98
Олеша Ю.К. Литературные дневники.// Знамя. 1998. N 7 С. 160
Версию В. Катаева, объяснявшего творческий «взлет» и «падение» Олеши неразделенной любовью, целесообразней оставить фрейдистам [99] . Иное дело гипотеза, которую мы смело можем назвать социологизаторской. Возникла она еще в советское время. Среди ее создателей следует отметить Е. Габриловича и А.Белинкова. Причем, если Габрилович высказал свою версию с помощью намеков и остался вполне в цензурных рамках [100] , то книга Белинкова «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша.» в то время представляла из себя вещь крамольную. Но что интересно: Белинков, несмотря на свои, вроде бы антикоммунистические взгляды, очевидно, полностью усвоил то отношение к литературе, которое ему должны были привить (и привили) еще в школе, то есть концепцию Белинского — Чернышевского — Добролюбова — Писарева: художественное произведение тем лучше, чем больше его социальная значимость, талант же имеет второстепенное значение. Эту концепцию Белинков исповедовал (именно исповедовал!) очевидно, нисколько в ней не сомневаясь: «Из-за чего возникает конфликт поэта и общества? Из-за того, что поэт по своим физиологическим и профессиональным свойствам и обязанностям наблюдает за обществом, видит, каково оно, и рассказывает о том, что видит. Общество же не хочет, чтобы рассказывали о том, как оно отвратительно.» [101] Олеша не решился вступить в такое противостояние и предпочел стать заурядным советским писателем, забыв, что «главное назначение искусства — говорить правду [102] .» Согласиться с этим тезисом — значит подменить живопись фотографией, а литературу публицистикой.
99
См. Катаев В. Алмазный мой венец.// Собрание сочинений в 10 томах. М., 1984. Т.7
100
См. Воспоминания о Ю.Олеше…С.138-141
101
Белинков А. Яйцеживородящая проехидна.// Новое время. 1995. N 4 С.45
102
Белинков А. «Другие были еще хуже…» // Юность. 1992. N 2 C. 80
Прошли годы, не стало советской власти, а авторитет критиков-демократов XIX века заметно пошатнулся, но социологизаторская гипотеза только окрепла. В десятом номере журнала «Знамя» за 1996 год и в седьмых номерах «Знамени» и «Дружбы народов» за 1998 была опубликована часть не печатавшихся ранее дневников Олеши. Публикации были снабжены предисловиями и комментариями Виолетты Гудковой. Суть позиции Гудковой такова: талантливый писатель Олеша не писал (вернее, писал, но неважно) ибо «Вся литературная жизнь Олеши уместилась в том промежутке отечественной истории, когда о свободном писательстве не могло быть и речи» [103] . Позволю себе напомнить, что в период «апогея тоталитарного режима» работали Булгаков и Платонов, Заболоцкий и Зощенко, Шолохов и Паустовский.
103
Гудкова В. О дневниковой прозе Ю. Олеши // Знамя. 1998.N 7 С. 177
Гудкова продолжает: «Дневники Олеши стали его способом ухода в неподцензурную литературу» [104] . В том, насколько далеки дневники Олеши от настоящей литературы может убедиться любой читатель. Впрочем, к дневниковой прозе Олеши я еще вернусь на страницах этой работы.
Того, кто будет искать в дневниках крамолу, ждет разочарование. Крамолы у Олеши мало, ибо он был вполне лояльным советским гражданином. Гудковой пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать «оппозиционность» Олеши. При чтении ее доводов приходит на память полулегендарный цензор, увидевший в образе Кабанихи ни много ни мало Николая I. Гудкова не только, вслед за Шкловским, называет прозу Олеши «новаторской» и «сверхнасыщенной», но даже ресторанные байки Олеши считает «проверкой на слушателях» этой прозы (то есть, если приятель рассказывает вам анекдоты, не исключено, что он тоже проверяет на вас какие-нибудь «новаторские» произведения).
104
Там же. С. 177
Гудкова сравнивает устные рассказы Олеши с чтением своих произведений «Бабелем, Зощенко, Булгаковым …Михаилом Жванецким». Как можно ставить в один ряд с классиками Жванецкого, писателя слабого, десятилетиями использующего одни и те же [105] , много лет назад найденные
105
Гудкова В. О дневниковой прозе Ю. Олеши … С.176
Социологизаторская концепция привычна (многие из нас усвоили ее еще в школе), но глубоко ошибочна. Изучать художественное произведение, прежде всего связывая его с социальным заказом и политическим режимом, нелепо. Еще более нелепо — видеть причину творческого бессилия в «тоталитарном режиме». Никакой режим, никакой диктатор не может контролировать мысли и чувства человека, а следовательно, и творчество настоящего художника. У Олеши был выбор: писать «правильно» и стать советским вельможей как Федин и Катаев); писать «в стол» (как Ахматова и Булгаков) или занять «экологическую нишу», т. е. писать, не ссорясь ни с властью, ни со своей совестью (примеры — Пришвин, Паустовский, Каверин). Олеша явно склонялся к этому, третьему пути. Что же ему помешало? Его литературная жизнь складывалась весьма успешно. Даже «проработкам» он не подвергался. Ругали Олешу только рапповцы, но РАПП был одиозен даже для коммунистов. Врагов у Олеши, кажется, не было, а друзей и знакомых было не мало. Вообще, жизнь писателя в Советском Союзе была относительно легка (если он, конечно, не ссорился с властью). У членов Союза писателей было не мало льгот и привилегий. О куске хлеба им, как правило, думать не приходилось.
Слабой стороной всех этих гипотез является то, что рассматривают человека исключительно как существо социальное. Попробуем подойти к интересующей нас проблеме иначе. Олеша был талантлив, но работал мало (я имею в виду настоящую, творческую работу) и оставил очень небольшое литературное наследие. Вспомним, что работа есть понятие физическое — процесс превращения одного вида энергии в другой, а «человеческий разум не является формой энергии, а производит действия, как будто ей отвечающие» [106] . Для творческой работы нужна энергия, биогеохимическая энергия живого вещества биосферы, открытая В.И. Вернадским. Эффект этой энергии — пассионарность — открыт и описан Л.Н. Гумилевым. Биогеохимическая энергия распределена в биосфере неравномерно, что порождает массовые миграции грызунов, муравьев, саранчи и т. д. Человек же, в отличие от животных, способен выдавать избыток этой энергии в виде осмысленных и социально значимых действий. Люди энергоизбыточного типа (пассионарии) отличаются повышенной активностью, которая проявляется в стремлении к определенной цели, способности к сверхнапряжениям и жертвенности (в широком смысле слова). Пассионарный признак самостоятелен. Он может сочетаться с любыми способностями: небольшими, средними, высокими (талантом). Только в последнем случае имеет место творческая одаренность, тот самый дар.
106
Вернадский В.И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. М., 1965. С.272
Вернемся к Олеше. Юрий Олеша написал за свою шестидесятилетнюю жизнь немного: повесть, сказку, несколько рассказов, две пьесы, очерки, статьи, дневники, заметки — все, как я уже отметил, уместится в два небольших тома. Активной общественной деятельностью (как Толстой, Достоевский, Горький, Солженицын) или государственной службой (как Державин, Грибоедов, Гончаров, Тютчев) Олеша занят не был. Не издавал он журнала, как Некрасов, не занимался хозяйственной деятельностью, как Фет. Ничто ему не мешало работать.
Олеша, если судить по результатам его деятельности, принадлежал к так называемому энергоуравновешенному типу, т. е. его дар не был полноценным: при несомненной одаренности ему не хватало энергии для творчества. А теперь сменим уровень исследования и проверим наш вывод на биографическом и литературном материале.
II. От расцвета к закату
Юрий Олеша начал заниматься литературной деятельностью еще в Одессе: писал стихи, был членом литературных кружков «Зеленая лампа» и «Коллектив поэтов», печатался в местных литературных альманахах. В 1922 году Олеша отправляется в Москву «за славой». В Москве он поначалу устроился на работу в информационном отделе газеты «Гудок», но вскоре начал писать стихотворные фельетоны и перебрался в культурно-бытовой отдел — знаменитую «четвертую полосу» «Гудка». В то время среди интеллигенции было модно «идти в массы», и Олеша решил взять себе «простонародный» псевдоним, он решил подписаться: «Касьян Агапов». Выбор такого псевдонима очень показателен: имя «простого мужика» почему-то обязательно должно быть «корявым:, неблагозвучным. (Вообще, нет ничего смешнее интеллигента, который желает показаться «простым» и для этого «окает» так, что приводит в изумление даже жителей поволжских деревень.) Позволю себе напомнить несколько вполне крестьянских фамилий: Есенин, Твардовский, Шолохов, Астафьев, Лемешев.
К счастью, заведующий отделом, И. Овчинников отговорил Олешу от «Касьяна» и посоветовал взять пошловатый, но запоминающийся псевдоним — «Зубило», под которым начинающий фельетонист и стал известен читателям.
Материалом для фельетонов служили сообщения рабкоров «Гудка» о различных бюрократах, халтурщиках и тому подобных личностях, от которых не было и нет честным гражданам житья и по сей день. Впрочем, фельетоны «Зубило» имели, так сказать, специализацию, они касались непорядков на железных дорогах («Гудок» был газетой для железнодорожников). Довольно скоро Олеша-«Зубило» стал самым популярным фельетонистом «Гудка». Сейчас даже трудно представить, что в газете, где работали Ильф, Петров, Булгаков, Катаев «первым номером» был Олеша. «Синеглазый [М.А. Булгаков — С.Б.] и я… потонули в сиянии славы «Зубилы», — писал В. Катаев, — Как мы не старались, придумывали для себя броские псевдонимы… ничто не могло помочь …Ему давали [107] отдельный вагон». Прославился Олеша и своими буримэ.
107
Катаев В. Алмазный мой венец // Собрание сочинений в 10 томах. Т VII C. 140