Сборник "Круг Земель"
Шрифт:
Однако Элиен… Воля Брата по Слову должна остаться при нем. Ему нечего делать в Варнаге. “Щенок” – подумаешь! Шет даже не повернул головы в сторону вошедшего Урайна.
– Никогда не пробуй использовать силу, подаренную тебе мною, против меня, – зашипел Урайн.
Острый носок сапога владыки герверитов впился в левый бок Шета. Варанец не издал ни звука. Он лишь подобрал колени к животу, ожидая новых ударов.
Следующий удар не заставил ожидать себя. Он пришелся по незащищенным почкам Шета. Урайн был зол, глаза его полыхали иссиня-черным огнем.
– Я знаю, ты видел все, что произошло близ Сагреалы.
– Я видел, – подтвердил Шет, сплевывая кровь. – Твой Иогала не такой тупица, каким казался мне все это время.
Еще удар.
– Мы победили, но мне не нужна эта победа! – хрипел Урайн.
Шет глянул на него снизу вверх, но в его взгляде не было мольбы о спасении. Скорее безразличие и готовность перенести какие угодно муки.
Ради чего? Даже это было безразлично Шету.
Он смежил веки. Элиен – жив, он бредет по лесу, покрывающему левый, восточный берег Сагреалы. На том берегу Урайн не властен над событиями. Элиен в безопасности. Снова удар. Шет окс Лагин закашлялся.
– Ты завладел Кавессаром и пошел против меня. Ты забрал у меня Элиена. Ты не достоин больше моего доверия.
– Это неправда, – возразил Шет, приподымаясь на локте. – Я не враг тебе. Но пленение Элиена мне нестерпимо.
Октанг Урайн присел перед варанцем на корточки, и его переливающиеся глаза впились в глаза Шета. В душе его боролись корысть и бешенство.
– Положим, так, – бросил наконец правитель герверитов, и звонкий удар кулака отправил голову Шета обратно на пол. – Нас рассудит Тайа-Ароан.
Но Шет не слышал. Висок варанца поцеловал греовердовую плиту, и сознание отказалось служить ему. Тайа-Ароан? Разве вмешивается она в дела людей, даже если эти люди – Звезднорожденные?
Шет пробирался через липкую окровавленную массу, предназначение которой было скрыто от него багрово-красным туманом, затянувшим его рассудок. Со всех сторон тело его было стиснуто упругими стенами, чудовищные спазмы сотрясали всю окружающую его нечеловеческую плоть.
Кости его хрустели, под черепом пульсировала боль. Он пробирался вперед, но движения его растворялись в беспорядочных волнах, стискивающих его со всех сторон. Кара Урайна. Вот чем приходится платить за сердце Кавессара. Кто такой Кавессар? Шет окс Лагин должен быть наказан за самоуправство. Кто это, Шет окс Лагин?
Утроба чавкала и завывала. Жидкость, сочившаяся из ее стек, смердела гнилостью. Куда теперь? Шет пробирался вперед, но не знал, что ждет его там. Он задыхался. Впереди был воздух. Где? Что такое воздух? Где это, Сагреала?
Он казался себе крохотным червем, пробирающимся через разлагающий труп. Он чувствовал себя младенцем, намертво зажатым в закрытом куполе живота. Он осознавал себя цыпленком, не нашедшим в себе сил вылупиться из яйца и отравленным собственными испражнениями.
Его руки были ластами тюленя. Его глаза были галькой, обтесанной тысячелетней волной моря Фахо. Что это за море? Почему ему нельзя помнить о нем? Кто ему запретил помнить? Элиен? Что это за человек? Неужели он знает его?
Вперед. Шет работал руками и ногами изо всех сил, но вязкая масса, в которую он был погружен с головой, не пускала его, облепив кожу и забив рот. Свет и воздух – не для него. Он будет барахтаться здесь, пока не задохнется, пока его легкие не заполнятся до отказа слизью.
Может быть, лучше перестать сопротивляться, успокоиться и уйти?
Но воля к жизни была сильнее самого Шета. Он полз. Он карабкался. Бился головой о преграды, которые то возникали перед ним, то исчезали. Нет выхода. Нет бегства, нет спасения. Что такое спасение?
Шет пребывал вне времени и вне пространства. Где-то поблизости Шет ощущал присутствие Урайна. Но тот не желал помочь ему. Он смотрел и слушал. И Шет не просил его о помощи, зная, что это бесполезно.
Он рвался к выходу, в существовании которого он вовсе не был уверен. Он вздохнул в последний, как ему показалось, раз. Только теперь Шет понял, что не ведает ни о чем, кроме крови и слизи, окружавших его.
“Будь проклято все!” – был его беззвучный крик. И только тогда великая утроба Матери Тайа-Ароан отпустила своего сына, пожаловав ему облегчение.
Но Шет забыл, что такое облегчение. Радость покинула его навсегда.
Крысы были повсюду. Казалось, они заполонили весь подвал без остатка. Тяжелые сапоги, доходящие до самых бедер, были сработаны из дубленой телячьей кожи и усилены железными пряжками. Даже самой зубастой крысе не удалось бы прокусить их. И все-таки путешествие через этот смердящий и кишащий телами крысятник казалось смертельно опасным.
Шет, белоручка, выросший баловнем именитого-дворянского семейства, никогда не бывал в дворцовых подвалах, считая это занятие прерогативой черни, чей удел – вечное услужение. Иное дело Урайн. Он не обращал на животных, копошащихся в грязи и отбросах, никакого внимания. Его предки не были чистоплюями.
– Великая Мать Тайа-Ароан никогда не ступала ногой на землю, – вещал Урайн, расшвыривая животных носком своего сапога, чтобы не раздавить ненароком. Урайн никогда не был склонен к подобной политике по отношению к людям. – Все, кто удостоились зреть ее, зрели ее сидящей на крысе.
– О ком это ты? – переспросил Шет, который был слишком поглощен своим желанием не упасть, не раздавить и не испачкаться.
– Вот о них. О крысах. – Урайн первым подобрался к двери, путь к которой, собственно, и пролегал через подвал, столь густо населенный.
Ключ с восемью бороздками провернулся в замке, и дверь открылась. Они вошли в неправдоподобно огромное помещение, стены которого были расчерчены на квадраты. Каждый такой квадрат имел в центре по бордовому кругу, который, если присмотреться получше, был набран из пластин отменной яшмы – сакрального камня Южной Сармонтазары.
Шет недоумевал: кому и зачем понадобилось устраивать на такой глубине столь щедро отделанные помещения и отчего вход сюда выглядит столь заброшенным и всеми забытым?