Сборник Любовь за гранью 11,12,13
Шрифт:
Ведро подхватила и Стешка деру дала, подхватив юбки и посылая ей проклятия.
Нимени к сыну бросилась, за шиворот из-за шкафа вытянула.
– Ты зачем сына Стешки избил? Неприятностей хочешь для нас обоих? А если и правда напишет Епископу?
– Для нас или для тебя и твоих…?
Он вырвался из ее рук и выпрыгнул во двор через окно. Домой не возвращался несколько дней. Она везде обыскалась. У всех спрашивала, извелась вся. От слез ослепла и оглохла. Девки пугали что может звери его дикие в лесу разодрали или в город сбежал и не найдет она его теперь. Цыганка старая сказала, что жив ее сын в лесу прячется…а потом, словно самого дьявола увидела, карты бросила и выгнала Нимени из дома своего сказала чтоб ноги ее
Мать нашла его сама. В лес отправилась одна. До ночи между деревьев рыскала. Устала, с ног падала. У дуба на землю мерзлую опустилась и платок с головы стянула, закрывая глаза опухшие от слез. А потом руки сложила, ко рту поднесла и крикнула:
– Не выйдешь, домой не вернешься – я тут останусь и замерзну. Ног больше не чувствую. Сжалься. Ты разве этого хочешь, Николас? Хочешь, чтоб твоя мама умерла из-за тебя и звери дикие ее тело на части рвали?
– Не порвут…я их убью.
Совсем рядом из-за кустов. Маленький паршивец оказывается все это время за ней по пятам ходил. Но на злость сил не осталось. Она покрывала быстрыми поцелуями его красивое личико, как у самого светлого прекрасного ангела. Его красоте все в деревне диву давались. А бабки старые крестились и говорили. Что от самого дьявола Нимени родила. Не бывают люди такими красивыми. Мать ерошила мягкие черные волосы сына, прижимала мальчика к себе до хруста в костях, несмотря на то, что он слова больше не вымолвил и ни одного движения ей навстречу не сделал.
– О bucata de cer pentru mama*1. Я плакала без тебя каждую минуту, мой кусочек неба, слышишь? Каждую минуту думала о тебе. Сердце ты мне вырвал. Где был? Голодный. Руки холодные. Заболеешь еще. Иди к мне. Обними меня. Жизнь моя. Что ж ты с мамой-то делаешь? За что наказываешь, жестокий ты мой?
А мальчик осторожно из объятий высвободился, глядя на нее, стоящую в снегу на коленях, исподлобья. На щеке кровь запеклась от раны глубокой под волосами чуть выше левого виска. Нимени ахнула и пальцами под волосы, чтобы тут же отнять и на руку, свою окровавленную посмотреть:
– Он же мог убить тебя! Боров проклятый!
– Ерунда это. Не убил бы. Аурел шлюхой тебя назвал… а я ему врезал за это. И врезал бы еще сотню раз, горло бы перегрыз, если б мне не помешали.
– Сумасшедший, - заливаясь слезами и проводя кончиками пальцев по нежным щекам. А он дернулся, уворачиваясь от ласки.
– Это…это правда, да? То, что он сказал? ПРАВДА? Ты такая?
Нимени долго смотрела ему в глаза…
– Какая такая? – очень тихо, почти шепотом.
– С разными мужиками…грязная, как все они говорят?
Она тяжело выдохнула, а потом его руки своими ледяными сжала.
– Когда-нибудь ты будешь любить настолько сильно, что не побрезгуешь самыми низкими поступками и самой черной грязью, когда-нибудь ты сможешь и будешь убивать за тех, кто тебе станет дороже жизни и, если будет иначе, я не пойму тебя и это уже не будет мой сын…У меня нет никого, кроме тебя. Ты – моя жизнь. И у меня не было другого выбора я должна была либо дать тебе умереть с голода, либо испачкаться… я выбрала второе и пусть сдохнет или подавится святым писанием тот, кто ткнет в меня пальцем и предложит молиться о хлебе насущном. Молитвами голодное дите не накормишь. Зато у моего мальчика есть еда и теплые вещи. И я бы ради этого в любой грязи вывалялась. Слышишь? В любой! И мне плевать кто меня за это осудит.
– Я могу добывать еду из соседней деревни. – Смотрит волчонком и невольно слезы ее пальцами вытирает. Не переносил, когда она плачет. Младше был начинал плакать вместе с ней,- Не хочу, чтоб ты это делала ради меня. Чтоб он все прикасались к тебе.
– Воровать надумал? Тебя поймают и отрубят обе руки. Посмотри на меня… я желаю для тебя другой жизни, небо мое. Я хочу, чтоб ты вырос и нашел своего отца. Ты – князь. Ты достоин самого лучшего.
– Плевать на отца - он паршивый подонок. Когда-нибудь я выдеру ему сердце за то, что он предал нас с тобой. Я вырасту и заберу тебя отсюда. Надо будет убью для тебя, мама. Только уходи оттуда. Уходи из притона мадам Бокур. Я придумаю, что нам есть и как жить. Я позабочусь о тебе. А иначе я буду бить каждого, кто туда войдет, поняла? Когда вырасту стану резать их, как овец! Но никто не посмеет тебя тронуть!
В детских пальцах блеснуло лезвие кинжала. Такой маленький и такой сильный и храбрый. С ним ничего не страшно. В его дьявольских синих глазах столько огня и решимости. Когда-нибудь женщины будут резать из-за него вены, а мужчины дрожать от ужаса и преклонять колени. Когда-нибудь ее сын все же станет князем. Он рожден повелевать миром. Она это чувствовала всей душой и желала всем своим материнским сердцем.
– Не нужно убивать, Ник. Иди ко мне. Я люблю тебя, мой кусочек неба. Люблю больше всего на свете.
– И я тебя люблю больше жизни, мама.
– Слова ничего не значат. Люби меня поступками…никогда больше не убегай из дома. Не бросай меня.
– А ты пообещай, что прекратишь. Поклянись мне.
– Клянусь. По весне уедем отсюда. Обними меня. Вот так. Крепче. Покажи, как любишь…Ооооо, какой же ты у меня сильный. Самый сильный и красивый мальчик на свете.
***
Воспоминания сливались с кошмарами, и она сама не понимала где явь, а где сон. Ей приснилось, что она была при смерти, а сына забрали цыгане или это было на самом деле? Когда взялась за спинку кровати, то вздрогнула – на запястьях больше не было кровоточащих и гноящихся бубонов-волдырей, от них не осталось даже шрамов. А потом увидела рядом с постелью нечто с трудом напоминающее человека. Видимо чума изъела его лицо и тело рытвинами и гнилью. Жуткое людское подобие искорёженное чумой. Настолько страшное, что она задохнулась от ужаса. В груди торчала деревянная палка и Нимени шарахнулась в сторону, споткнулась о чье-то тело и упала, глядя в остекленевшие глаза мельника Виорела. Его горло было разворочено, как и грудная клетка, словно обглоданный диким зверем он с ужасом смотрел в никуда, открыв рот в немом вопле. Вокруг царил кромешный ад. И Нимени казалось она с ума сходит.
Она, шатаясь, ходила между мертвыми телами, прижимая к горлу ладонь, чтобы побороть приступы тошноты. А потом увидела еще одно такое же жуткое существо, как и то мертвое у ее кровати. Оно сидело сверху на трупе и отгрызало от него куски мяса. Она помнила, как громко кричала от ужаса, как бежала в лес и пряталась среди деревьев, умирая от голода и от жажды и молилась…Помнила, как этот самый голод стал невыносимым и толкнул ее обратно в деревню, но едва она вышла на солнце как кожа задымилась и от боли она чуть не потеряла сознание…Ей пришлось ждать до вечера. И ринуться, сломя голову искать пищу в брошенных домах. Но самое страшное, что ни черствый хлеб, ни прокисшее молоко, ни вяленое мясо ее не насыщали. Она скручивалась пополам от жутких спазмов и выла, как голодное животное…Пока не забрела в один из домов и не увидела на постели умирающую старуху…Жажда стала не просто невыносимой она ее оглушила дикой болью.
***
Нимени пришла в себя спустя время. Вся в крови, стоящая над обглоданным телом той самой несчастной больной старухи. Женщина бросилась вон из хижины и рвала до бесконечности до боли в желудке, стоя на коленях и содрогаясь от омерзения и ужаса
А когда склонилась над чаном с водой, чтобы умыться - увидела свое лицо и истошно закричала…Это не могла быть она. Жуткая тварь с пятнами на коже, без волосяного покрова на голове и сверкающими змеиными глазами с продольными зрачками, с окровавленным ртом и клыками вместо передних зубов…не могла быть ею. Наверное, она потеряла сознание. Гораздо позже Нимени узнает, что именно так завершилось ее обращение в вампира клана Носферату.