Сборник Любовь за гранью 11,12,13

Соболева Ульяна

«Почему твой сын не признает тебя? Почему отказывается назвать отцом? Где уважение, которое он проявляет к Владу, к матери, бл**ь, даже к Изгою и Габриэлю…но не к тебе. Сильный чанкр. Он знает, кто был его отцом. Взрослый благородный мужчина, а не ты…выскочка-гиена, гонимый и презираемый всеми. Он не станет уважать подобного тебе никогда».

Перестать вырываться из лап Думитру, продолжая смотреть в его лицо. В глаза. Туда, где на дне его зрачков разворачивается моё будущее, состоящее из отвратительного прошлого.

«Сколько раз ты спрашивал себя, почему Марианна сыграла роль приманки? Сколько раз злился на неё, за то, что допустила мысль…смогла

предположить, что ты можешь навредить своему сыну…Наивный кретин, - кто-то внутри меня оглушительно расхохотался, - она знала. Она боялась правды. Боялась, что в конце концов ты узнаешь, чья на самом деле кровь течёт в этом зарвавшемся ублюдке. Узнаешь и не оставишь на нем живого места. Она спасала не вашего сына, а своего! И не от нейтралов, а от твоей мести».

Я хотел, чтобы этот проклятый голос заткнулся, но он хрипел внутри громче и громче своим надтреснутым, сорванным в крике голосом:

«Марианна ведь знала о своей беременности. Она понимала, чем рискует. Понимала, что её могут схватить. Её могут убить по приказу Курда. Откуда ей было знать, что ты дал указание не трогать Марианну Мокану? Но она решила пожертвовать ТВОИМ ребенком ради спасения СВОЕГО! Понимаешь, идиот? Поцелуи с охранником…предательства с доктором…и грязный секс с демоном. Сколько раз она раздвигала ноги перед похотливыми самцами, пока тебя не было рядом? Ты слышишь её обещания Асмодею? Почему ты поверил, что она не исполнила их? Хрупкая женщина, не поднимавшая в жизни тяжелее дамской сумочки, одолела верховного демона? Отрубила ему голову мечом?»

Голос заходится в истерическом припадке.

«Кретин…какой же кретин! Она трахнулась с ним и только, когда демон расслабился, только тогда смогла убить его. Безжалостная жадная грязная шлюха, ради сундука, обеспечившего власть её папаше и любовнику, отдалась демону, пока ты, как проклятый, горбатился на службе у нейтралов и сох по этой дряни.»

Перед глазами Зорич. На ипподроме. Помогает выйти ей из машины. Ведет к двери ресторана. Склонился с ней над договором. В её кабинете. В её спальне. Сидя на кровати. Так по-хозяйски. Зорич с моими детьми. Зорич о чём-то шепчется с моим братом. Самодовольно улыбается Фэй. Зорич. Зорич. Зорич. Так много его в моей жизни. Слишком много.

И новые кадры – вот она стонет у него на коленях по дороге на ипподром. За полчаса до того, как отдаться мне. Вот он заходит в её спальню, закрывая за собой дверь. Вот ему единственному доверяет вывезти детей из Лондона.

«Почему твой «преданный» помощник с такой лёгкостью принял известие о твоей смерти? Не потому ли, что сам вонзил в тебя этот долбаный меч? Сколько раз он прокрутил его в твоей груди по ЕЁ приказу или просьбе?»

Теперь ты знал ответ на этот вопрос – три раза. Ты смотришь на изуродованное яростью лицо серба, втыкавшего в твоё сердце меч, и чувствуешь, как превращается в руины фотография того мира, которую показывали тебе все они. Как желтеет она, как покрывается трещинами и разрывается на части, уносимые ветром, завывавшим снаружи. Мир ломался, иссыхал вместе с этой фотографией, превращаясь в пепел. Не осталось ничего. Ни семьи, ни жены, ни брата, ни друга…ни детей. Ни веры, что когда-то у тебя было хоть что-то из всего этого.

И ты находишь в себе силы вцепиться в запястья Курда и скинуть их. Оттолкнуть его от себя и броситься наружу. Свежий воздух. Тебе нужен хотя бы глоток, чтобы не сдохнуть. Чтобы не зайтись в агонии прямо тут. В этой грёбаной комнате, провонявшей твоей собственной смертью.

Ты изумленно оглядываешься по сторонам, глядя, как трясутся вокруг деревья, как ходуном идёт земля, обжигая твои колени холодом. Маааать вашу! Как же трудно сделать очередной вздох. Землетрясение. Ты хохочешь.

Ты оглушительно хохочешь, но не слышишь звуков собственного голоса. Это он. Тот монстр внутри тебя. Твой Зверь. Он смеется, пригнув к земле свою мохнатую голову. Скалится окровавленной пастью…но ты ведь не слышишь его голоса снаружи. Никто не слышит его голоса. Он раздается только в твоих ушах. И ты ошарашенно понимаешь: это не земля дрожит. Это твоё персональное землетрясение. Это тебя колотит так, что стучат зубы. Трещины в тебе. Глубокие борозды твоей оболочки. Тебя подбрасывает вверх от очередного толчка и снова утягивает вниз. В одну из таких щелей. Ты вскидываешь голову кверху, но видишь только края собственной кожи, смыкающиеся над тобой. Они поглощают свет солнца. Любуйся, Мокану. Запомни, каким оно бывает. Ты видишь его в последний раз. Позволь себе в последний раз ощутить прикосновение его лучей к своему лицу. Прощается. Оно прощается с тобой. Как прощаются с покойником, опуская его в яму. Во только тебе из этой ямы не выбраться. Там, над твоей головой уже стоит кто-то другой. Тот, кому ни к чему ни солнце, ни воздух, ни семья. Ни Марианна. Он бросает последний комок грязи на твою могилу. Всё верно. Ты привык к этому. Ты никогда не заслуживал большего, так ведь?

***

Курда трясло. Его колотило не меньше, чем самого Мокану. Ритуал манипуляции с чужим сознанием не мог пройти бесследно. Он высосал всю энергию из Главы. Ему казалось, из него выкачали всю кровь. И не ублюдок Мокану своими глотками, а нечто большее, нечто более сильное, чем бывший вампир. У него получилось. Он боялся до конца поверить в то, что у него получилось. Заполнить пробелы в сознании Морта ложными картинками вперемешку с настоящими. С теми, о которых было известно не только самому Николасу. С теми, которые передал когда-то Курду его верный осведомитель. О, Курд знал, что когда-нибудь они пригодятся!

Он стоял, покачиваясь то ли от истощения, то ли от холода. Стоял, прислонившись к косяку входной двери и ошарашенно смотрел на своего вершителя, упавшего на колени прямо перед замком. Вершителя, который отрешенно глядел перед собой, не видя ни вершину соседней горы, ни темное беззвездное небо, затянутое чёрным пологом, ни верхушки редких елей, подобно пикам, украшавшие горы.

Курд смотрел и понимал, что, наконец, своими глазами увидел смерть Мокану. Четвёртую и окончательную. Понял это, услышав странный звук. Капание воды? А потом снег, вечно покрывавший тропу, ведущую к замку, начал окрашиваться в красный цвет. Цвет крови Морта. Цвет слёз Мокану. У нейтралов она снова становится алой и насыщенной.

Курд сдержал покашливание, рвущееся из груди. Не из деликатности, но не желая помешать прощанию Морта с Мокану.

Когда через несколько минут, а может, и все полчаса Морт обернулся к своему начальнику, Курд понял, что церемония захоронения удалась. Глаза вершителя были пугающего белого цвета. В тех записях, что Думитру изучал когда-то, итог должен был быть именно таким - в подопытном вымирает и истлевает все живое, и первый тому признак – изменившийся цвет глаз.

ГЛАВА 13. Марианна

Когда солнце заходит за горизонт, здесь, в полуразрушенном войной с нейтралами Асфентусе, оно окрашивает полосу, где земля сходится с бездной, в багрово-красный цвет, бросая рваные перья цвета крови в темнеющее небо. И я смотрю, как медленно эти полосы из ярко-пурпурного бледнеют, умирая и исчезая по мере того, как мрак опускается на город грехов. Где-то там, за чертой катакомб Носферату, мой муж сражается совершенно один. Да, с ним полчище самых жутких бессмертных убийц и каждый из них стоит десятерых вампиров или ликанов, а то и пятидесяти, но он там один. Я его одиночество чувствую через расстояние и у меня душа разрывается от той боли, которую испытывает он, считая меня предавшей его тварью, зная, что его сын восстал против него и нет никого в целом свете, кто стал бы на его сторону в этот раз…