Сборник новелл «На полпути в ад»
Шрифт:
– Останусь буквально без гроша, – сказал он. – Но на худой-то конец я ведь могу его перепродать?
– С божией помощью, – сказал Фуараль.
– А что, стану-ка я сюда ездить, – сказал тот. – Боже ты мой! Да за шесть месяцев я здесь столько понарисую – на целую выставку. В Нью-Йорке все с ума свихнутся. А я снова сюда и наработаю еще на одну выставку.
Фуараль, ошалев от радости, даже и не пытался что-нибудь понять. Он стал неистово нахваливать свой дом: затащил покупателя внутрь, показал ему печку, выстукал
– Ладно, ладно, – сказал чужак. – Отлично. Все отлично. Побелите стены. Подыщите мне какую-нибудь женщину – прибираться и стряпать. Я поеду обратно в Париж и вернусь с вещами через неделю. Слушайте: занесите в дом тот вон стол, два-три стула и кровать. Остальное я сам привезу. Вот ваш задаток.
– Нет, нет, – сказал Фуараль. – Все надо сделать честь по чести, при свидетелях. Потом вот приедет законник, он выправит какие надо бумаги. Пошли со мной в деревню. Я позову Араго, он человек надежный. Еще Гиза, он очень надежный. И Винье, он надежный, как могила. Разопьем бутылку старого вина, у меня есть, я поставлю.
– Прекрасно! – сказал ниспосланный богом юродивый.
В деревню и пошли. Явились Араго, Гиз, Винье, надежные, как каменная стена. Задаток был уплачен, вино откупорено, чужак заказал еще, в дом набилась куча народу. Кого не пустили, те стояли снаружи, слушали доносившийся хохот. Можно было подумать, будто в доме свадьба или какое-нибудь безобразие. Фуаралева старуха и та выходила постоять в дверях, показать себя людям.
Спору нет, было в этом сумасшедшем что-то умопомрачительное. Вечером, после его ухода, они основательно потолковали о нем между собой.
– Слушаешь его, – сказал коротышка Гиз, – и точно пьян, ни гроша не потратив. Вроде и понятно, и непонятно – как по воздуху летишь; и смех берет.
– А мне как маслом по сердцу смазали: вдруг показалось, будто я богач богачом, – сказал Араго. – И не то что вот у меня, скажем, схоронено свое в дымоходе, а как если бы… ну, как если хоть сори деньгами – не переведутся.
– Мне он нравится, – сказал коротышка Гиз. – Мы с ним друзья.
– Это ты чепуху мелешь, – сказал Фуараль. – Он же полоумный. А дела с ним у меня.
– Я подумал, пожалуй, он и не такой уж полоумный, когда он сказал, что твой дом глядит из земли как старый череп, – сказал Гиз, неспроста небось отводя глаза.
– Может, даже и не обманщик? – спросил Фуараль. – Если хочешь знать, он еще сказал, будто дом похож на игральную костяшку посреди пустыни. Так как же, череп или костяшка?
– Я, говорит, из Парижа, – сказал Араго. – И прямо тут же: я, мол, американец.
– Да, да. Что и говорить, самый настоящий обманщик, – подтвердил Кес. – Может статься, мошенник из мошенников-недаром разъезжает по всему свету. Но, к счастью, вдобавок полоумный.
– Вот и покупает дом, – сказал Лафаго. –
– Человек полоумный, будь он семи пядей во лбу, все равно что вывернутый мешок, – сказал Араго. – А если он вдобавок набит деньгами, то…
– … то деньги так и сыплются, – продолжил Гиз.
Чего же лучше-то. Все с нетерпением поджидали чужака. Фуараль побелил дом, прочистил дымоходы, повсюду прибрал. И уж будьте уверены, хорошенько все обыскал на случай, если покойный тесть три года назад где-нибудь что-нибудь схоронил, а тот дурень об этом как-нибудь прослышал. С парижанами, с ними держи ухо востро.
Чужак возвратился, и его пожитки целый день перевозили на мулах от шоссе, где они были сгружены с машины. К вечеру все собрались в доме – свидетели, помощники и прочие. Оставались сущие пустяки – получить денежки.
Фуараль намекнул на это деликатней деликатного. Чужак заулыбался, без всяких проволочек сходил в комнату, куда свалили его скарб, и живо принес какую-то книжечку, всю из маленьких billets, вроде тех лотерейных, какие пробуют вам всучить в Перпиньяне. Он оторвал верхний билетик.
– Пожалуйста, – сказал, он, протягивая билетик Фуаралю. – Тридцать тысяч франков.
– Не пойдет, – сказал Фуараль.
– Что еще за новости? – удивился чужак.
– Таких бумажечек я навидался, – сказал Фуараль. – И написано на них, друг мой, было не тридцать, а триста тысяч. Только потом тебе говорят, что они не выиграли. Нет, мне бы лучше деньгами.
– Это и есть деньги, – сказал чужак. – Все равно что деньги. Предъявите это, и вам выдадут тридцать тысячефранковых кредиток, таких самых, какие я вам дал в тот раз.
Фуараль слегка опешил. В здешних краях принято рассчитываться под конец месяца. Опасаясь сорвать сделку, он положил бумажонку в карман, распрощался и пошел в деревню следом за остальными.
Чужак освоился и вскоре со всеми перезнакомился. Фуараль, у которого на душе кошки скребли, исподволь выспрашивал его. Оказалось, что он и правда из Парижа – там он жил; и в самом деле американец – оттуда родом.
– А во Франции, значит, родственников нет? – спросил Фуараль.
– Никаких родственников.
Так-так-так! Ну, Фуараль надеялся, что с деньгами все обойдется. Однако дело-то было не только в деньгах. Никаких родственников! Тут не мешало поразмыслить. Фуараль отложил это дело на потом, чтобы толком обмозговать как-нибудь ночью, когда сон на глаза не пойдет.
В конце месяца он взял свою бумажонку и отправился за деньгами. Дуралей сидел под ясенем почти нагишом и знай себе разрисовывал кусок холста. И что бы, вы думали, он взялся рисовать? Да паршивые оливы Рустана, с которых на людской памяти ни оливки не сняли!