Сборник "Похитители душ"
Шрифт:
– Простите? – Профессор удивился. – Чего именно жаль?
– Мих, – взмолился Мухин, – да не сиди ты, как красна девица на смотринах! Покажи Савелию Сергеевичу свою папку! Ты же видишь, человек знающий!
Это Миша уже и сам видел. И если бы не Матильда, профессор понравился бы ему гораздо раньше.
– Так, так, так, – приговаривал СССР, рассматривая график.
Перед ним на столе лежал Мишкин шедевр – статистика несчастных случаев за последние семь месяцев по всем сорока девяти станциям метро. Политеховские навыки не перебили даже десять лет работы
Приятно, черт возьми, работать с умным человеком! Профессор минут пять рассматривал веселый узор из желтых, синих и лиловых точек, потом потер переносицу и заговорил, обращаясь к Мише:
– Насколько я понимаю, вас заинтересовало внезапное увеличение количества происшествий на участке «Девяткино» – «Площадь Мужества»?
– «Площадь Ленина», – поправил его Шестаков.
– Нет, нет. «Лесная», «Выборгская», «Площадь Ленина» – это как бы инерционный хвост. Смотрите: после того, как между «Площадью Мужества» и «Лесной» затопили тоннели, несчастных случаев там стало не больше нормы.
– Не понял. – Толик наморщил лоб.
– Да что ж тут непонятного? Человек едет в центр с «Площади Мужества». Он стоит на платформе. И перед самой посадкой в поезд подвергается какому-то вреднoму воздействию. Он успевает сесть в поезд, и там ему становится плохо. А та станция, на которой его высадят и вызовут врача, попадает в ваш, – Профессор помахал в воздухе листком, – график.
– Логично, – согласился Миша. – А что вы понимаете под «вредным воздействием»?
СССР надолго задумался, перебирая бумаги.
– Я думаю… Больше всего это похоже на очень сильный, избирательного действия галлюциноген. Вы проверяли?… Ах, да, да, вижу, проверяли…
Мухин глядел на Профессора, как на волшебника.
– …Кроме того, очевидно распространение этого… м-м-м… фактора… именно от конечной станции к центру… Видите, на первых порах такие случаи отмечались только в «Девяткино»… Вы говорите, кто-то видел перед… м-м-м… случившимся крысу?
– Да. Человек пять-шесть, – быстро ответил Мухин.
– Нападений, укусов не наблюдалось?
– Нет, – хором ответили Миша с Tоликом.
– А вы знаете, – вдруг весело оглядел их СССР, – это очень интересно! Я, пожалуй, займусь этим феноменом.
– То есть вы согласны, что здесь замешаны крысы? – Шестаков невольно кивнул головой в сторону Матильды. Она, видимо, устала ползать по рукаву хозяина и снова расположилась на столе.
– Замешаны? – Мише показалось, что Профессор поморщился. – Какое неприятное милицейское слово… Посмотрим. Надо проверять. Хотя я пока не очень хорошо себе представляю, каким именно образом они могут быть, как вы говорите, «замешаны», но… скорость распространения… миграции… плодовитость… Короче, будем искать. Я могу взять это домой на день-два? – Савелий Сергеевич протянул руку к папке.
– Конечно. – Миша хотел задать ему какой-то вопрос, но не успел. В подсобке появился Витек. Вид у него был страшно недовольный. В зубах он держал незажженную «беломорину», а в руке – полведра ржавых гаек.
– Какого…! – светски начал разговор Гмыза, не обращая внимания на Профессора. Матильду на столе он, похоже, не заметил. – Я там вкалываю, а они здесь растрендякивают! Шибко умные, да? А ну-ка живо за работу! – И вывалил в железный бак свои гайки.
Грохот получился изумительный. Испуганная Матильда сиганула со стола и пулей рванула в коридор. За ней с криком: «Мотя! Назад!» бросился СССР, далее – Витька, подбадривавший: «Шваброй, шваброй ее!» За ним – Мухин, и замыкал бегущую процессию Шестаков, горя желанием надавать Гмызе по шее.
Матильда исчезла. Ни догнать, ни найти ее не удалось. Профессор сидел в подсобке несчастнее Пьеро. Ему оставалось только затянуть что-нибудь вроде: «Матильда сбежала в чужие края…» Недоумевающий Гмыза бродил по комнате, чувствуя себя виноватым неизвестно в чем. Время от времени он начинал бубнить что-нибудь невразумительное вроде: «Ладно бы, кошка там, хомяк на худой конец, а то…» Но тут же ловил на себе зверские взгляды Миши и Толика и умолкал.
Всем было страшно неловко. Шестаков честно не испытывал жалости к сбежавшей Матильде и винил самого Профессора: ну действительно, какого лешего тот притащил сюда крысу?
– Господи, она же пропадет здесь, пропадет, – причитал СССР с таким неподдельным горем, что Миша, несмотря на раздражение, вдруг понял, что скорее всего Профессор – просто очень одинокий человек. И Матильда для него, может, единственное близкое существо.
– Не переживайте, Савелий Сергеевич, найдется, – неубедительно утешал его Толик, – мы поищем, или сама вернется…
– Куда вернется? Она же здесь ничего не знает!
– А мы ей сала кусочек положим, – предложил Витек.
– Да не ест Матильда сала! – окончательно обиделся Профессор. – К тому же… Вы ее не знаете! Она такая обидчивая и недоверчивая!
– О! Оби-и-идчивая… – протянул Гмыза. – Все они из себя обидчивых строят… А потом возвращаются как миленькие!
– Ты о ком? – не понял Миша.
– О бабах, о ком же? От меня когда Зойка уходила…
– Да вы что, обалдели все?! Вы о чем говорите?! Гмыза! Ты работать собирался? Вот иди и работай, а не болтай тут всякую чушь! – Шестаков решил взять руководство в свои руки, пока все окончательно не свихнулись. – Савелий Сергеевич, вот папка. Если все-таки надумаете взять посмотреть – пожалуйста. А мне пора.
До самого вечера то тут, то там Миша слышал отчаянные взывания Профессора: «Мотя, Мотя! Матильда!» Крыса так и не появилась, и около семи часов СССР ушел. Придя в подсобку, Шестаков обнаружил, что папки нет, а на стуле висит штормовка Савелия Сергеевича.
– Он оставил, чтоб ей было куда возвращаться… – извиняющимся тоном пояснил Толик. – Нехорошо как-то получилось… А бумаги он взял.
– Ну ты прям втюрился в своего Профессора, – раздраженно бросил Миша. – Я заметил. Вместе с ним готов был эту дрянь голохвостую в задницу целовать!