Сборник "Похитители душ"
Шрифт:
Рядом кто-то чиркнул спичкой. Это тот строгий лейтенант из кабинета Свирченко. Прикурил «беломорину», посмотрел по сторонам, поправил очки. «Наверное, у него красивая жена, – почему-то подумал Саша. – Девушки любят таких – высоких, спокойных и уверенных в себе».
– Ты пойми, – вдруг заговорил лейтенант, как будто продолжая начатый разговор. Он глядел прямо перед собой, сильно затягиваясь папиросой и прищуривая правый глаз. – Это для тебя важно, а для нас – писанина лишняя.
– Ты считаешь, я не прав? – За пределами казенного кабинета милиционер показался нормальным понимающим парнем. –
– Да, слышал я твою историю. Таких сейчас – навалом.
– И что, ничего нельзя сделать?
– Ну что ты хочешь услышать? Можно. Пиши заявление в прокуратуру… Это завещание твое, ну, то есть бабкино, заверено?
– Да, подписи, печати какие-то стоят.
– Во-от. Можно провести проверку по факту завещания. Кем, когда, формальности всякие. Ну и в милицию можешь написать. Что там вскрытие показало?
– Так я и говорю, что странно: дистрофия откуда-то, нервное истощение. Вначале вообще хотели написать «рак легкого».
– Не горячись. – Лейтенант снова достал пачку «Беломора», предложил Саше. Оба поняли, что наступила вторая стадия доверительного разговора, можно бы и познакомиться. – Валера.
– Саша. Разве так бывает, чтоб за неделю скелет из человек получился?
– Да хрен его знает, сейчас что хочешь может быть. Да только ты сам подумай: вот похороните вы бабку, а мы дело заведем. Какая первая мысль? Отравили? Значит, яд нужно искать. А это – эксгумация. Знаешь, что такое? Опять выкапывать, на экспертизу везти… Вот и думай.
Саша попытался подумать. Он представил себе, какой поднимется вой и крик, когда мать узнает про завещание, как она вломится в отделение милиции и протаранит все двери прокуратур, сколько грязи и дряни будет вылито на своих и чужих, а также на совершенно посторонних людей. Потом вспомнил морг и рыженькую девушку, простыню в коричневых, навечно въевшихся пятнах и измученное неизвестным недугом тело бабушки. Снова стало ужасно стыдно.
Лейтенант искоса наблюдал за Сашей и скорей всего понимал его сомнения.
– Ты не подумай, что я тебя отговариваю. Здесь может быть дело серьезное. Знаешь что? Попробуй вначале сам что-нибудь выяснить. Узнай, кому завещана квартира, то есть найди его, поговори. Может, это нормальный человек, сам откажется…
Саша недоверчиво посмотрел на Валеру:
– Кто ж в наше время от квартиры отказывается?
– Это я так, варианты перебираю. Ленька тебе сказал: может, бабка за него замуж собиралась…
– Да нет, я же видел завещание, там все его данные, он шестидесятого года рождения, какое там замуж…
– Ну тогда остается криминал. – Валера говорил уже другим голосом – быстро и сжато. – Возьми в поликлинике ее карточку. Чем болела, когда. Выясни, не приходили ли из поликлиники, может, уколы какие делали. – Лейтенант докурил папиросу, посмотрел на часы и заторопился. – Все. Мне пора. А с наследничком этим повидаться не мешало бы.
Они попрощались, пожали друг другу руки. Уже на последней ступеньке Валера обернулся и строго добавил:
– Ты только не играй в частного детектива. Спокойней. Если понадобится помощь, кабинет мой знаешь. Дрягин моя фамилия.
Глава пятая
Света
7.17 на часах. Какое, к черту, утро! Это еще ночь глубокая! Синеватые невыспавшиеся «дойчи» сидят на заднем сиденье, прижавшись друг к другу. Хорошо видно в зеркало, как они недоуменно ворочают башками. Особенно после вчерашнего. Очень смахивают на двухголового змея-горыныча из какого-то довоенного фильма. Можно подумать, на Германию других рейсов нет, кроме как в 9.45! А главное, при чем здесь Светочка? Что, водила дорогу в аэропорт не знает? А все Виталик, эстет проклятый, решил до конца из себя любезного хозяина корчить, заставил ни свет ни заря провожать Германна и Шульца. Свою чувырлу переводчицу жалеет. Ну, не чувырлу, ну, лошадь университетскую. Вообще-то да, от ее лица с утра может и вытошнить. Но породистая…
Будильник разорвался в 6.00! Нагло влез в какой-то милый сон… В квартире еще не топят. Светочка выскочила из душа – чуть не заплакала от холода. Потом пила кофе, завернувшись в одеяло, и, конечно, задрызгала пододеяльник. Потом уронила пудреницу. Потом нервно порвала две пары колготок. Шеф все это время валялся в кровати и отпускал всякие ехидства, которые он считает проявлениями нежности.
Спокойно, спокойно, держи себя в руках, помни правила поведения для воспитанных девочек. Правило номер семьдесят два: не надо говорить Виталику с утра пораньше, что он самодовольный жлоб, это может плохо отразиться на последующем дне. Правило номер семьдесят три: не надо говорить Виталику с утра пораньше, что он черствый эгоист, это может… и т. д. В результате, чтоб хоть чем-то насолить шефу, надела длиннющие ботфорты («…я помню, старина, раньше были сапоги-чулки, а это что, новый виток – сапоги-трусы?..») и шубу. Вот тебе. Я поехала. Скрипи здесь зубами сколько хочешь.
Дальше – хуже. Привалили в этот свинарник – Пулково (то ли I, то ли II, никак не запомнить), до самолета еще 2 часа (!), «дойчей» чуть удар не хватил.
– Мы в Европе никогда так рано не приезжаем в аэропорт.
Да уж, знаем, у вас в Европах по-другому. За полчаса до отлета приваливаешь, покуришь, кофе попьешь, да еще и в «duty-free» успеешь зайти, дребедень какую-нибудь по дешевке купить. Здесь все это, конечно, тоже есть, но за кордонами, а пустят туда в лучшем случае через час. Вот и стой теперь посреди зала, чувствуй себя представителем гордой нации идиотов! Бедняги, они даже не завтракали! Пришлось двигать в какой-то сомнительный ларек, покупать еще более сомнительные гамбургеры и давиться ими в антисанитарных условиях в машине. И все это с шуточками и прибауточками («Россия – это сплошная экзотика, герр Шульц! Хи-хи-хи!»), еще немного – и в пляс пустилась бы!
Когда уже лапками помахали и убрала в сумочку визитки, стало грустно. Нет, не потому, что кто-то свалил обратно в свой капиталистический рай, а ты осталась. Тоже мне невидаль. Захочу – хоть завтра поеду. Скорей всего простая реакция провожающего. Вот они напихали в чемоданы охапки твоих улыбок и шуточек, приклеили на щеку прощальный поцелуй и сидят сейчас, поглядывая в иллюминатор, вдыхая оставшийся на усах запах твоих духов. Любому провожающему всегда чуть-чуть хочется, чтобы в последний момент его взяли с собой.