Сборник Поход «Челюскина»

Коллектив авторов

В лагере я взял также на память флажок — букву «Ч» из свода морских сигналов.

В Ванкарем я летел с Молоковым — прекрасным человеком и отличным пилотом, спасителем 39 челюскинцев. Низко-низко, над самым лагерем, сделал Молоков прощальный круг. Приветливо вился по ветру алый флаг, оставленный нами на вышке в лагере. Через 50 минут мы были в Ванкареме, а через час уже летели в Уэллен.

Честь и слава нашим родным героям-пилотам, успех которых окрыляет нас, полярников, зовет к новой борьбе за освоение Великого северного морского пути. [383]

Механик А. Погосов. Как я улетел

Двенадцатого апреля неожиданно улетел Гуревич. Вернее,

его «улетели» — сажать было некого. Из «аэродромщиков» остался один я. Да и вообще на льду осталось уже всего шесть человек: два радиста — Иванов и Кренкель, капитан Воронин, Бобров, боцман Загорский вместе с собаками и на аэродроме я — как «начальник аэропорта 68 с. ш. 173 з. д.» (так меня в шутку величали товарищи в эти горячие дни).

Перед сном я пошел в лагерь. Хотелось посмотреть на него в последний раз. Дорогу я не узнал. Новые ропаки, торосы, трещины и нагромождения льда. В лагере тоже изменения. От барака не осталось и следа. На груде обломков его брошенный ледяным валом перевернутый вельбот. Камбуз также разбит. Через весь лагерь проходит гряда молодого тороса. Палатки пустые, между ними разбросанные чемоданы, вещи, одежда. Кое-где в палатке догорал примус.

В одной из палаток на горящем еще камельке — сковорода с обуглившейся на ней свининой. Всегда оживленный лагерь пуст и [384] заброшен. В радиопалатке Кренкель только что закончил переговоры с Ванкаремом о присылке на завтра трех машин одновременно. Рассказав Воронину и Боброву о работе на аэродроме, я, попив чаю, пошел обратно. Ушел с тем, чтобы утром дать сигнал о целости аэродрома. По дороге я заметил, что лед потрескивает.

Лег спать я в палатке один. Устроившись с комфортом на куче шкур, я заснул как убитый, устав за суматошный день. Ночью я проснулся от знакомых толчков льда. Немного потрескивало. С рассветом оделся и пошел осматривать аэродром. Посредине, чуть наискосок, его пересекала еле заметная свежая трещина. Поднял флаг и зажег костер. Это обозначало: «аэродром цел, принимать самолеты готов». Я выложил «Т» и много раз ходил осматривать аэродром и новую трещину. Но все было в порядке.

Вскоре на аэродром пришли на собаках Загорский и Иванов. В ожидании самолетов легли спать. Наконец после сигнального дыма о вылете самолетов появились три самолета.

Сели. В ожидании Боброва, Воронина и Кренкеля мы трое стали быстро грузить все то, что можно было еще захватить из вещей и продуктов. Наконец, запыхавшись, появились и последние обитатели лагеря. Рассадив людей по машинам, я прирулил в конец аэродрома все три машины и, отправив две из них, развернул последнюю — Молокова — и вскочил в нее сам.

Подо мною замелькали флажки аэродрома, разбросанные вещи. По просьбе Воронина, с которым я сидел, Молоков сделал два прощальных виража над лагерем и взял курс на Ванкарем. Казавшийся игрушечным лагерь с вышкой, с развевающимися советскими флагами остался позади. Под нами мелькали ропаки, цепочки гряд и небольшие поля. Тень самолета быстро скользила по ним единственным темным пятнышком на сверкающих ледяных торосах. [385]

Все челюскинцы на берегу

СТАЛИНУ

МОЛОТОВУ

КАЛИНИНУ

ВОРОШИЛОВУ

КУЙБЫШЕВУ

ЯГОДЕ

ВАНКАРЕМ, 13 апреля, 4 часа 40 минут, (Передано по радио.)Сегодня, 13 апреля, самолетами Молокова, Каманина и Водопьянова доставлены в Ванкарем последние шесть челюскинцев во главе с Бобровым и капитаном Ворониным, радисты Кренкель и Иванов, моторист Погосов, боцман Загорский.

Одновременно с челюскинцами доставлено на берег восемь собак, заброшенных в лагерь самолетом для переброски на аэродромы больных челюскинцев и ценных грузов.

Доставкой последних шести человек спасение челюскинце»

считаем выполненным.

Форсируем переброску людей в Уэллен и бухту Провидения для посадки на пароход.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ТРОЙКИ Г. ПЕТРОВ

ЧЛЕН ТРОЙКИ НЕБОЛЬСИН

Заместитель начальника экспедиции А. Бобров. Ликвидация лагеря Шмидта

Седьмого апреля после большого перерыва вновь появились самолеты в нашем лагере. Прилетели Каманин, Молоков, Слепнев, а с ним — Ушаков. По сводке мы знали, что приближается еще одна группа — Водопьянов, Доронин, Галышев. Прилет одних самолетов, сведения о приближении других, а также продвижение «Смоленска», «Сталинграда» и «Красина» в значительной степени подняли дух у всех. Эта радость — приближение самолетов — для нас, ближайших помощников Шмидта, омрачалась заболеванием Отто Юльевича, начавшимся вечером 7 апреля. Я проживал с ним в одной палатке и замечал, как ухудшается его общее состояние. Зная, что в прошлом у него был туберкулез легких, я боялся за исход его болезни. Я советовался с ближайшими товарищами, но поставить вопрос о досрочном вылете Шмидта никто из нас не осмеливался. Мы знали наверняка, какой последует ответ.

Ушаков, прилетевший как раз 7 апреля, принял решение поставить в известность об этом правительство. [386]

Тов. Куйбышев телеграммой в адрес Шмидта и мой предложил: первому немедленно сдать руководство экспедицией, а мне — принять. Очевидно т. Куйбышев знал, что на Шмидта произведет тяжелое впечатление предложение покинуть лагерь не последним. Он прислал дополнительную телеграмму, в которой в очень теплых, дружеских выражениях убеждал Отто Юльевича покинуть льдину, уверяя, что общественность никогда его за это не осудит, что на спасательных операциях его преждевременный отлет ни в какой степени не отразится, что ни один из находящихся на льдине не будет отдан в жертву суровой стихии.

Когда я получил радиожурнал и прочел распоряжение Куйбышева, то в первый момент был ошеломлен: с одной стороны, я был очень рад, что жизнь Отто Юльевича может быть спасена, а с другой стороны, меня крайне озадачил способ осуществления этого распоряжения. Во-первых, нужно было выработать такой план действий, при котором спокойствие Отто Юльевича было бы ограждено полностью. Во-вторых, меня крайне волновала та ответственность, которая ложилась на меня с принятием руководства экспедицией.

Авторитет Шмидта у экспедиции был исключительный. Его любили и ценили и как начальника и как старшего друга, товарища. Его авторитет во всех отраслях науки в глазах научных работников был непоколебим. Высок его авторитет и как полярника. Замещать Отто Юльевича вообще трудно, а мне как молодому полярнику — особенно.

Ободряло сознание, что коллектив, созданный Шмидтом и воспитанный нашей партийной организацией, поможет мне в этой трудной работе.

К моменту отлета Шмидта в лагере оставалось всего человек тридцать. Мы были уверены, что при хорошей работе самолетов 12 апреля операции будут закончены. Так бы и вышло, если бы самолет Молокова не потребовал небольшого ремонта.

12 апреля к вечеру в лагере Шмидта осталось всего шесть человек: капитан Воронин, радисты Кренкель и Иванов, комендант аэродрома Погосов, боцман Загорский и я. Вечером оставшиеся в лагере вместе поужинали, составили план действий на следующий день и отобрали имущество, которое считали необходимым взять с собой. С Погосовым я договорился, что он даст к четырем часам утра условный сигнал о состоянии аэродрома и возможности приемки самолета, и он отправился к себе на аэродром. В лагере нас осталось пятеро. [387]