Сборник Поход «Челюскина»
Шрифт:
Нельзя сказать, чтобы это было большой жертвой с их стороны. Хотя на верхних полках и душнее и жарче, но зато свободнее можно лечь, вытянуться. Внизу — Бобров, Задоров, Баевский, Гуревич, Ульев, Румянцев, я, Нестеров, Канцын. Жмем друг друга и потеем. Писать можно с трудом.
— Зови Сашу Погосова! — командует Задоров Нестерову, стоящему в дверях.
Входит Саша. Он не то взволнован, не то похудел. Ах, нет, он просто побрился ради торжественного события! Мы усадили его на полу на корточках у двери. Из кипы бумажек Задоров берет верхнюю и читает вслух:
«В
Заявление
Воспитанный ленинским комсомолом (теперь мне 25 лет), я не вижу и не мыслю себе другого пути, как вступление в коммунистическую партию. Проверив себя в походе «Челюскина» и на льду, я чувствую себя подготовленным для вступления в партию и прошу принять меня в ряды партии большевиков.
А. Погосов 13 июня 1934 года»
Мы все хорошо знаем Сашу Погосова. Он — один из лучших среди лучших. Он — из числа шестерки, последней покинувшей льдину. Вся шестерка хороша: Бобров, Воронин, Кренкель, Загорский, Иванов и Саша Погосов. Но из числа шестерки Саша Погосов — последний, который вскочил на последний оторвавшийся со льда самолет. Саша — комендант наших ледовых аэродромов. Он помогал заводить моторы. Он помогал завести мотор последнего самолета и вскочил в кабину уже на ходу.
Задоров кончил читать. Две секунды молчания. Слово берет Бобров:
— Что ж с ним делать? Придется ведь принять. Принять, разумеется, придется, но мы строго спрашиваем Сашу:
— А как у тебя с рекомендациями?
— Могу достать сколько угодно.
Ваня Румянцев, представитель судкома, спрашивает Сашу;
— Сколько лет, Сашуха, был рабочим? Саша отвечает. [455]
— А как, Саша, хорошо изучил решения XVII съезда?
— Изучал.
Решения XVII съезда мы изучали на «Смоленске». Саша в своем кружке был активнейшим слушателем.
— А новый устав проработал?
— Да, конечно. В Охотском и Японском морях прорабатывал.
— А ну-ка, — говорит Бобров, — если прорабатывал, дай нам справочку, по какой категории мы должны принять тебя по новому уставу?
— Я думаю, по второй, — говорит Саша.
Он устал сидеть на корточках. На загорелом до черноты лице выступают капельки пота.
— Совершенно верно, подходит ко второй категории.
— Подходит!
— Подходит!
— Итак, — резюмирует Володя Задоров, — есть предложение рекомендовать Сашу Погосова в кандидаты ВКП(б). Кто «за», — подымите руки.
Подымаем.
Толе Колесниченко и Мише Филиппову, лежащим на верхних полках, приходится для голосования руки опускать вниз.
Единогласно.
В протоколе заседания отмечается будущий коммунист — Саша Погосов.
Еще душнее в купе. В окне та же зеленая равнина, теперь она прорывается группами молодых берез. Поезд неожиданно загрохотал по стыкам рельсов. Станция. Короткая остановка. Взволнованные, полные ожидания лица. Красные платки на головах женщин и красные галстуки на шеях пионеров. Горячие короткие напутствия, и поезд уносится на запад.
За
На полу у двери сидит на корточках другой челюскинец — геодезист Васильев. Он отнимает полчаса. За Васильевым входит герой Советского союза Сигизмунд Леваневский, за Леваневским — герой Советского союза Анатолий Ляпидевский, за Ляпидевским — физик Факидов, татарин, молодой, чрезвычайно талантливый. Его работы [457] на «Челюскине» по изучению колебаний льда вероятно положат основание новой науке.
На Факидове задерживаемся несколько дольше. Он по происхождению из весьма зажиточной крестьянской семьи, но еще мальчишкой лишился отца.
Внимательно расспрашиваем Факидова о подробностях детства и учебы в средней и высшей шкоде. Как и всех предыдущих, охотно рекомендуем его в ряды ВКП(б).
Факидов ушел взволнованный, радостно отирая пот.
За ним, широко открыв большие серые глаза, входит громоздкий Эрнест Кренкель.
Этого человека знает весь мир. Но челюскинцы знают его ближе. Он — общий любимец.
Эрнест Кренкель удивительно прям и честен. Он относится к себе с необычайной строгостью. Он давно думал о вступлении в партию, но считал себя непригодным.
— Принимал участие в проработке решений XVII съезда на «Смоленске»? [458]
— Работал в кружке.
— А устав новый изучил?
— Познакомился.
— А как будешь ладить с партийной дисциплиной? — спрашивает Баевский. — Ты ведь индивидуалист.
— Буду! Как-нибудь подожмусь.
На Кренкеле заседание бюро заканчивается. Остался нерассмотренным еще ряд заявлений: Кулина — строителя, Маркова — штурмана, Ширшова — гидробиолога, Решетникова — художника, Бармина — машиниста, Петрова — летчика-наблюдателя, Скворцова — плотника, Дурасова — матроса, Загорского — боцмана, Миронова — матроса и героя Советского союза Водопьянова. Мы заседали часа три и больше не можем. Жара! У нас «вынужденная посадка».
Условливаемся продолжать заседание завтра утром. Кстати — большая станция. Какая-то исключительная музыка и детский хор: «Да здравствуют челюскинцы!» несутся в вагон.
Мы выходим на площадку…
Жизни наши принадлежат партии
Из письма челюскинцев товарищу СТАЛИНУ
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Завтра мы прибываем в Москву. Завтра мы вступаем на землю столицы нашей родины. Из льдов Чукотского моря, спасенные стальными птицами пятилетки, мы проехали треть мира. И вот с Чукотки, Камчатки, Дальнего Востока, из Сибири и Урала попадаем в Москву, где работает Центральный Комитет нашей партии, где работает наше правительство, где живешь и работаешь ты, наш дорогой, любимый, всегда близкий вождь, учитель, чуткий друг трудового народа, великий ленинец, чье имя с надеждой и восхищением повторяют пролетарии всего мира, — Сталин.