Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
И мы день за днем плыли по морю, и каждый день старшина стаскивал солнце с неба и заставлял его говорить, где мы находимся. И когда море бывало милостиво, мы охотились на котиков, и я очень удивлялся, потому что эти люди выбрасывали мясо и жир и оставляли себе только шкуры.
Опи-Куон скривил рот и готов уже был высмеять подобную расточительность, но Кугах толчком заставил его молчать.
– Потом наступило трудное время – солнце ушло и мороз стал больно жечь кожу; и тогда старшина повернул шхуну на юг. Долгие дни мы плыли на юг и на восток, ни разу не увидав земли, и вот уже стали приближаться к селению, откуда все они были родом…
– Почем они знали, что приближаются? – спросил Опи-Куон, который больше не в силах был сдержать себя. – Ведь земли не было видно.
Нам-Бок метнул на него яростный взгляд.
– Разве я не сказал, что старшина спускал солнце с неба?
Но Кугах успокоил Опи-Куона, и Нам-Бок продолжал:
– Так вот, я говорю, когда мы стали приближаться к тому селению, разразилась сильная буря, и в темноте мы были беспомощны, так как не знали, где находимся…
– Ты только что говорил, что старшина знал…
– Молчи, Опи-Куон! Ты дурак и не понимаешь. Я говорю, в темноте мы были беспомощны, и вдруг сквозь рев бури я услышал шум прибоя. И тотчас мы обо что-то ударились, и я очутился в воде и поплыл. Берег был скалистый, и скалы тянулись на много миль, и только в одном месте была узенькая песчаная полоска, но мне суждено было выбраться из бурунов. Другие, должно быть, разбились о скалы, потому что ни одного из них не оказалось на берегу, кроме старшины, – я узнал его только по кольцу на пальце.
Когда наступил день и я убедился, что от шхуны ничего не осталось, я обратил свой взгляд на сушу и пошел в глубь ее, чтобы добыть себе пищу и увидеть человеческие лица. Когда я подошел к жилью, то меня впустили и дали поесть, потому что белые люди добры, а я выучился говорить на их языке. И дом, в который я попал, был больше, чем все дома, построенные нами, и больше тех, что до нас строили себе наши отцы.
– Велик же был этот дом, – сказал Кугах, скрывая свое недоверие под видом изумления.
– И на постройку его пошло много деревьев, в тон ему подхватил Опи-Куон.
– Этот дом – еще пустяки, – пренебрежительно пожал плечами Нам-Бок. – Как наши дома малы по сравнению с ним, так этот дом был мал по сравнению с теми, что я увидел потом.
– А люди там тоже были большие?
– Нет, люди были, как ты и я, – отвечал Нам-Бок. – Я срезал себе палку, чтобы удобно было ходить, и, помня, что я обо всем должен рассказать вам, братья, на каждого из живших в этом доме я сделал на своей палке по зарубке. И я прожил там много дней и работал, и за это мне давали деньги, – и вы не знаете, что это такое, но это очень хорошая вещь.
Потом я ушел с этого места и отправился еще дальше. По дороге я встречал много народа и стал делать на палке зарубки поменьше, чтобы всем хватило места. И вдруг я увидел что-то совсем удивительное. На земле передо мной лежала железная полоса толщиной в мою руку, а через широкий шаг от нее лежала другая железная полоса…
– Значит, ты стал богатым человеком, – заключил Опи-Куон, – потому что железо дороже всего на свете. Из этих полос получилось бы много ножей.
– Но это железо было не мое.
– Это была находка, и она принадлежит тому, кто нашел.
– Нет. Эти полосы положили белые люди. Кроме того, полосы эти такие длинные, что ни один человек не мог бы их унести, такие длинные, что, сколько я ни смотрел, конца им не видел.
– Нам-Бок, не слишком ли это много железа? – предостерегающе заметил Опи-Куон.
– Да, мне самому трудно было поверить, хотя они лежали перед моими глазами; но глаза меня не обманывали. Я стоял и смотрел и вдруг услышал… – Он быстро повернулся к старшине. – Опи-Куон, ты знаешь, как ревет разгневанный морской лев? Представь себе столько морских львов, сколько волн в море, и представь себе, что все эти морские львы соединились в одного льва, – и вот если б заревел такой лев, то рев его был бы подобен тому, который я услышал.
Рыбаки в изумлении громко вскрикнули, а у Опи-Куона отвисла челюсть.
– И вдалеке я увидел чудовище, равное тысяче китов. Оно было одноглазое, и изрыгало дым, и оглушительно фыркало. У меня от страха задрожали ноги, но я побежал по тропинке между двумя железными полосами. А оно приближалось с быстротой ветра, это чудовище; и только я успел отскочить в сторону, как оно обдало мне лицо своим горячим дыханием…
Опи-Куон овладел собой, челюсть его стала на место, и он спросил:
– А потом? Что же было потом, о Нам-Бок?
– Потом оно промчалось по железным полосам мимо и не причинило мне вреда; а когда ноги у меня перестали трястись, оно уже исчезло из вида. И в той стороне это – самое обыкновенное дело. Этих чудовищ не боятся даже женщины и дети, и люди заставляют их там работать.
– Как мы заставляем работать наших собак? – спросил Кугах, и глаза его недоверчиво блеснули.
– Да, как мы заставляем работать наших собак.
– А как разводятся эти… эти чудовища? – поинтересовался Опи-Куон.
– Они не разводятся вовсе. Люди искусно делают их из железа и кормят камнями и поят водой. Камни превращаются в огонь, вода – в пар, а этот пар и есть дыхание их ноздрей и…
– Хватит, хватит, о Нам-Бок, – прервал его Опи-Куон. – Расскажи нам о других чудесах. Мы устали от таких, которых мы не понимаем.
– Вы не понимаете? – в отчаянии вскричал Нам-Бок.
– Нет, не понимаем, – уныло откликнулись и мужчины и женщины. – Мы не можем понять.
Нам-Бок подумал о сложных машинах, которые разом и жнут и молотят, и о машинах, показывающих изображения живых людей, и о машинах, из которых исходят человеческие голоса, – и ему стало ясно, что его народ ни за что этого не поймет.