Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
– Из Калифорнийского университета? – спросил он.
– Да, выпуска восемьдесят шестого года.
– А я думал, вы профессор. У вас такой вид.
– Очень жаль, – улыбнулся ему Месснер. – Я бы предпочел, чтобы меня принимали за старателя или погонщика собак.
– Он также не похож на профессора, как ты на доктора, – вставила женщина.
– Благодарю вас, – сказал Месснер. Потом обратился к ее спутнику: – Кстати, доктор, разрешите узнать, как ваша фамилия?
– Хейторн. Но вам придется поверить мне на слово. Я забросил визитные карточки вместе с цивилизацией.
– А это, конечно, миссис Хейторн… – Месснер с улыбкой поклонился.
Она бросила на него взгляд, в котором гнева было больше, чем мольбы.
Хейторн собирался, в свою очередь, спросить его фамилию, он уже открыл рот, но Месснер опередил его:
– Вы, доктор, верно, сможете удовлетворить мое любопытство. Два-три года назад в профессорских кругах разыгралась скандальная история. Жена одного из профессоров сбежала… прошу прощения, миссис Хейторн… с каким-то, кажется, врачом из Сан-Франциско, не могу припомнить его фамилии. Вы не слыхали об этом?
Хейторн кивнул.
– Эта история в свое время наделала немало шума. Его звали Уомбл. Грехэм Уомбл. Врач с великолепной практикой. Я немного знал его.
– Так вот, мне любопытно, что с ним сталось? Может быть, вы знаете? Они исчезли бесследно.
– Да, он ловко замел следы. – Хейторн откашлялся. – Ходили слухи, будто они отправились на торговой шхуне в южные моря и, кажется, погибли там во время тайфуна.
– Ничего об этом не слышал, – сказал Месснер. – А вы помните эту историю, миссис Хейторн?
– Прекрасно помню, – отвечала женщина, и спокойствие ее голоса являло разительный контраст гневу, вспыхнувшему в ее глазах. Она отвернулась, пряча лицо от Хейторна.
Врач опять хотел было спросить Месснера, как его зовут, но тот продолжал:
– Этот доктор Уомбл… говорят, он был очень красив и пользовался… э-э… большим успехом у женщин.
– Может быть, но эта история его доконала, – пробормотал Хейторн.
– А жена была настоящая мегера. Так по крайней мере я слышал. В Беркли считали, что она создала своему мужу… гм… совсем не райскую жизнь.
– Первый раз слышу, – ответил Хейторн. – В Сан-Франциско говорили как раз обратное.
– Жена-мученица, не так ли? Распятая на кресте супружеской жизни?
Хейторн кивнул. Серые глаза Месснера не выражали ничего, кроме легкого любопытства.
– Этого следовало ожидать – две стороны медали. Живя в Беркли, я, конечно знал только одну сторону. Эта женщина, кажется, часто бывала в Сан-Франциско.
– Налей мне, пожалуйста, кофе, – сказал Хейторн.
Наполняя его кружку, женщина непринужденно рассмеялась.
– Вы сплетничаете, как настоящие кумушки, – упрекнула она мужчин.
– А это очень интересно, – улыбнулся ей Месснер и снова обратился к врачу: – Муж, по-видимому, пользовался не очень-то завидной репутацией в Сан-Франциско.
– Напротив, его считали высоко моральной личностью, – вырвалось у Хейторна с излишним жаром. – Педант, сухарь без капли горячей крови.
– Вы его знали?
– Никогда в жизни не видел. Я не вращался в универститетских кругах.
– Опять только одна сторона медали, – сказал Месснер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сторон. – Правда, он был не бог весть как хорош, – я говорю про внешность, – но и не так уж плох. Увлекался спортом вместе со студентами. И вообще был не без способностей. Написал святочную пьесу, которая имела большой успех. Я слышал, что его хотели назначить деканом английского отделения, да тут как раз все это стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-видимому, эта история погубила его карьеру. Во всяком случае, в наших кругах считали, что после такого удара ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою жену.
Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразличным тоном, закурил трубку.
– Счастье, что у них не было детей, – продолжал Месснер.
Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и рукавицы.
– Пойду за дровами, – сказал он. – А потом сниму мокасины и устроюсь поудобнее.
Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое молчание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Женщина сидела на ящике напротив его.
– Что вы намерены делать? – спросила она резко.
Месснер лениво взглянул на нее.
– А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а койка очень удобная.
Женщина в немой ярости прикусила губу.
– Но… – горячо начала она и замолчала, стиснув руки.
– Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера… э-э… Хейторна? – сказал он кротко, почти умоляюще. – Это было бы очень печально… и, уверяю вас, совсем не нужно.
– Но вы должны что-то сделать! – вскричала она.
– Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.
– Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.
– Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!
– Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба – мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.
– Тогда уйдем мы, – объявила она решительно.
– Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер… э-э… Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
– Но что же тогда вы будете делать? – опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.
– Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.
– Боже мой, вы меня с ума сведете! – она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. – Раньше вы никогда таким не были.
– Да, я был воплощенная мягкость и кротость, – согласился он. – Очевидно, поэтому вы меня и бросили?