Сборник рассказов «Предел желаний»
Шрифт:
— Но ты забыл, что мы обручены на всю жизнь.
— Нет, не забыл. Мне очень жаль, что ты настаивала на этой формальности. — И одним рассчитанным ударом я втолкнул ее в приемопередатчик.
Сэмиш, видел бы ты, на кого она была похожа! Ее щупальца спутались, она завизжала и исчезла. Наконец-то я был свободен! Немного противен себе, но свободен! Свободен, чтобы жениться на великолепной Фрегл!
Теперь ты можешь по достоинству оценить совершенство моего плана. Необходимо было добиться сотрудничества с землянами, поскольку приемопередатчиком нужно управлять с обоих концов. Я замаскировал его под капкан, потому что земляне готовы верить всему на свете. И я завершил картину изящным штрихом — послал им свою жену.
Пусть попробуют ужиться с ней! Мне это не удалось.
Неуязвимый, абсолютно неуязвимый план. Тело моей жены исчезло навсегда — что к землянам попало, то пропало. Никто никогда ничего не докажет.
И вот тут-то, Сэмиш, тут-то все и случилось..."
Окружавшая коттедж атмосфера сельского спокойствия бесследно испарилась. Отпечатки шин вдоль и поперек исполосовали грязную дорогу. Все вокруг было захламлено бутылками с разноцветными этикетками, пустыми сигаретными пачками, конфетными обертками, огрызками карандашей и обрывками бумаги. Но теперь, после нескольких лихорадочных часов, все разъехались. Осталось только раздражение.
Дейли и Тарстон стояли рядом с пустым капканом, взирая на него без всякой надежды.
— Как по-твоему, что могло сломаться в этом чертовом аппарате? — спросил Дейли, тщетно пиная капкан.
— Может быть, просто некого больше ловить, — предположил Тарстон.
— Как это некого? Почему сначала нам попадаются подряд четыре совершенно неизвестных животных, а потом ни одного?
— Он опустился на колени рядом с капканом и с горечью произнес:
— Музейные бестолочи! И бездарные репортеры!
— В некотором смысле, — осторожно подбирал слова Тарстон, — их нельзя обвинять в...
— Нельзя? А обвинять меня в надувательстве можно? Ты ведь слышал, Том? Они спрашивали меня, как я делал пересадку шкуры!
— Очень жаль, что все животные подохли до их приезда, — сказал Тарстон. — Это выглядело слишком подозрительно.
— Безмозглое зверье ни черта не ело! Кто в этом виноват?
Я? Проклятые газетчики... Невольно задумаешься, неужели столичные газеты не могут нанимать репортеров посмышленее.
— Зря ты пообещал наловить новых животных, — сказал Тарстон, — когда они перестали попадаться в капкан. Поэтому они и решили, что их обманывают.
— Еще бы мне не пообещать! Мне и в голову не приходило, что капкан остановится на четвертом животном. А почему они смеялись, когда я рассказывал о принципе осмотической ячейки?
— Они никогда не слышали о таком, — устало ответил Тарстон.
— И никто на свете не слышал. Давай пойдем на Лейк-Плэсид и забудем это дело.
— Нет! Эта штука заработает! Должна заработать, и все тут! — Дейли включил капкан, подготовил его к работе и несколько секунд пристально смотрел на него. Потом откинул крышку на петлях.
Дейли сунул руку внутрь капкана и издал пронзительный вопль.
— Моя рука! Она исчезла! — Он резко отскочил назад.
— Да нет, не исчезла, — заверил его Тарстон.
Дейли осмотрел обе руки, похлопал в ладоши, но продолжал настаивать на своем.
— Моя рука исчезла в капкане.
— Ну, ну, — успокаивал его Тарстон. — Отдохнешь немного в Лейк-Плэсид, и у тебя это пройдет...
Дейли наклонился над капканом и снова сунул туда руку. Она исчезла. Он засовывал ее все глубже и видел, как она исчезла до самого плеча. Он посмотрел на Тарстона и торжествующе улыбнулся.
— Теперь я понимаю, как он работает, — сказал он. — Эти животные выходцы совсем не из Адирондака.
— А откуда?
— Оттуда, где сейчас моя рука! Значит, подавай вам новых животных! Значит, я, по-вашему, лжец! Ну, погодите!
— Эд! Не вздумай! Ты же не знаешь, что...
Но Дейли уже шагнул в капкан. Ноги его исчезли. Он медленно погружался, пока снаружи не осталась одна голова.
— Пожелай мне ни пуха, — сказал он.
— Эд!
Дейли зажал нос и пропал из виду.
"...Сэмиш, приезжай немедленно, иначе будет слишком поздно! Я вынужден прекратить передачу. Огромный землянин до последнего камешка разграбил мой маленький планетоид. Он швыряет в приемопередатчик все, что под руку попадется. Мой дом обращен в руины!
Сейчас он доламывает дачу! Сэмиш, это чудовище собирается поймать меня для своего зоопарка! Нельзя терять ни секунды! Сэмиш, что может задерживать тебя?. Ты мой самый старый ДРУГ... Что, Сэмиш? Что ты говоришь? Не может быть! Ты и Фрегл? Одумайся, дружище! Во имя нашей дружбы..."
ВЫМОГАТЕЛЬ
Детрингера выслали с родной планеты Ферланг за «преступные действия чрезвычайной непристойности». Он нахально циркнул сквозь зубы во время Резвой Созерцательности и передернул задним голенопятом, когда Великий Региональный Вездесущий удостоил его плевка.
Подобная наглость обычно наказуема всего лишь парой десятков лет «безоговорочного остракизма». Но Детрингер усугубил вину, совершив «преднамеренное ослушание» на Встрече Поминовения, где во всеуслышание и с подробностями предавался воспоминаниям о своих грязных любовных похождениях.
Его последний антиобщественный поступок не имел себе равных в новейшей истории ферланга: Детрингер проявил «неприкрытое злобное насилие» по отношению к некоему Уканистеру, обнаружив «явную публичную агрессивность», которой планета не знала со времен первобытной Эпохи Смертельных Игр.
Этой отвратительной выходкой, следствием которой для Уканистера явились не только телесные повреждения, но и тяжкий моральный удар, Детрингер и заработал себе высшую меру наказания — «бессрочное изгнание».
Ферланг — четвертая от солнца планета в системе на краю галактики. Детрингера вывезли в межгалактическую пучину и бросили в крошечном недоснаряженном спортивном кораблике на произвол судьбы. Вместе с ним в ссылку добровольно отправился и его преданный механический слуга Ичор. Жены Детрингера — задорная шаловливая Марук, высокая задумчивая Гвенкифер и неугомонная лопоухая УУ — официально расторгли брак с ним Торжественным Актом Вечного Презрения. Восемь его детей прошли через Обряд Отречения, хотя поговаривают, что Дерани — младшая — потом прошептала: «Что б ты там ни натворил, папка, я все равно тебя люблю».