Сборник рассказов
Шрифт:
Итак, она решила обольстить садовника. Это было несложно. Он был грубым, простым трудягой, сильным, здоровым зверем. А она соблазняла его, как те дамы в Бате своих кавалеров. Стоило ему преодолеть первоначальную робость, и он сделался ее рабом; с этого момента она принялась разыгрывать новую гнусную комедию. Ее муж должен долго терзаться подозрениями, прежде чем будет знать наверняка: такой она придумала план. Часами она наблюдала за отражениями мыслей на его лице. Вскоре она внушила своему любовнику ненависть к хозяину; и как-то раз заставила его поцеловать ее в комнате, где лежал на соломенной подстилке майор, — задолго до этого она изгнала его из кровати, сославшись на то, что ее трудно застилать. Спазм боли на его лице, гневные слова, с которыми он к ней обратился, стали свидетельством величайшего ее триумфа. Она продолжала
Майор Гласс, лежавший недвижно, стал ужасающе тучен. На него было страшно смотреть: огромный живот, впалая грудь, жирное измученное лицо. Четыре обрубка конечностей только добавляли отвращения. Очень легко было подстрекнуть ребенка на гадкие шутки. Теперь Ада уже сбросила маску лицемерия; она открыто подначивала сына и насмехалась, она изливала на мужа реки ненависти, давая ему понять, что вовсе не скучает по обществу в Бате и рада, что он сможет прожить еще полвека, потому что только сейчас впервые познала удовольствие. Она подстрекала мальчика втыкать длинные булавки в беззащитное тело. "Ты даже больше не свинья, — смеясь, сказала она как-то вечером. — Ты — подушечка для булавок!" И Джошуа со злодейским смехом встал, услышав ее слова, воткнул три булавки в напряженный живот и радостно кинулся к матери, подражая невольным корчам страдальца.
Эта игра возобновлялась каждый вечер. Были и промежутки, но только в предвкушении новых гнусностей. Гласс давно уже вслух молился о смерти, теперь он стал просить Аду помочь ему умереть.
— Если бы ты по-другому распорядился деньгами, я, может, об этом бы и подумала. В конце концов, мне стоило бы снова выйти замуж.
Он ответил неожиданным тоном:
— Я облегчу твою задачу. Как-нибудь вечером, когда начнется метель, спустись с Джошуа к соседям. Сделай вид, что ты больна и останься на ночь. Оставь дверь открытой, когда будешь уходить; думаю, я умру от холода. А я так хочу умереть! — Слабость его духа пробудила в ней злорадство. — Если поклянешься на Библии сделать это, — продолжал он, — я открою тебе страшную тайну. — Немедленно, почуяв нечто очень важное, она стала внимательно его слушать. — Когда я был в Испании, — продолжал Гласс, — мы расположились в замке, принадлежавшем одному гранду. Это был старик, парализованный и столь же беспомощный, как я сейчас. Его жена в первый день вторжения закопала фамильные сокровища в тайном месте. Брильянты, золотые монеты и много дорогих украшений. Как-то ночью они рассказали мне все при необычных обстоятельствах… — его голос сорвался. — Дай мне воды! Я чуть не потерял сознание! — Она принесла воды. Он продолжал окрепшим голосом: — Однажды нас атаковали французы, отряд разведки. Замок был окружен. Отступать было некуда, я и несколько человек готовились защищать себя и наших хозяев до последнего. Приходилось сдавать этаж за этажом. Но один из моих солдат, тяжелораненый, остававшийся внизу, решил пойти на крайность. Ему удалось заползти в подвал, где хранились дрова и поджечь их. Перепуганные французы поспешно бежали, я и несколько моих бойцов преследовали их до ворот. Сомнительно, что огонь смог бы разгореться всерьез, но к этому моменту плюмажи наших драгун уже исчезли вдалеке. Французы вскочили на коней и были таковы. Я вернулся в замок, и нам быстро удалось потушить пожар. Я вынес хозяйку на свежий воздух; двое моих солдат спасли старого графа. День хозяева замка провели в долгих совещаниях, а вечером сказали, что решили поведать мне о сокровище.
Если с ними случится несчастье, я должен поклясться передать письмо, которое они мне доверили, их единственному сыну, сражавшемуся в нашей армии. Я охотно согласился. Через несколько дней я поддался дьявольскому искушению и вскрыл конверт. Это был набор бессмысленных чисел, шифр; но у меня был к нему ключ. Я расшифровал письмо и пошел на отмеченное место. Там было сокровище. Но мое сердце терзало меня: не пристало совершать грех хуже Аханова! [21] Я снова засыпал все землей, вернулся и всю ночь молился об очищении совести.
21
грех хуже Аханова — Ахан совершил грех, взяв заклятую одежду (Иисус Навин, 7:1).
Вскоре нам пришлось сменить расположение, мы отступали. Во время следующего наступления я решил нанести визит нашим добрым хозяевам. Но увы! Их убила банда разбойников. Как повелевали обстоятельства, я стал искать сына, но вновь было слишком поздно: он погиб в бою на третий день нашего наступления.
Я крепко хранил тайну; единожды преодолев искушение, я так и не прикоснулся к сокровищу, хотя теперь оно было моим, равно как и чьим угодно. Но ныне мною повелевает нужда, я больше не способен вынести пытку… — Его голос вновь сорвался. — Я сообщу тебе ключ, если ты сделаешь, как я сказал; и, когда я умру, ты сможешь спокойно отыскать сокровище.
Ада Гласс немедленно приняла решение. Она была нетерпелива. В конце концов, на свете есть и другие удовольствия, чем… то, чем она наслаждалась.
— Возьми Библию, — сказал Гласс, и поклянись! — Она повиновалась, не дрогнув. То был обет совершить убийство, но шотландский ум это не способно смутить.
— Хорошо, — сказал майор. — Теперь посмотри в сундучке, где лежит моя форма: шифр зашит в мундире, он в подкладке левого рукава.
Его жена покорно распаковала вещи. В ее руке оказалась маленькая карта, покрытая иероглифами.
— Теперь скажи мне ключ!
Гласс едва дышал, голос его ослаб.
— Воды! — прошептал он. — Она принесла ему полный стакан, он выпил и счастливо вздохнул. — Ключ — это слово.
— Что? Я тебя не слышу. — Она подошла поближе.
— Ключ — слово. Оно в Библии. Я вспомню, если ты прочитаешь отрывок. Я отметил его в книге. Это где-то в Книге Судей. — Он явно старался говорить как можно громче, но она все равно с трудом разбирала его слова. Она принесла Библию, но для чтения было слишком темно, так что она зажгла лампу и поставила рядом с ним на пол.
— Кажется, восьмая глава, точно не помню.
— Какая глава?
— Кажется, восьмая.
— Восьмая?
— Да. — Это был тишайший шепот. Гласс был очень слаб уже несколько дней, но только сейчас это встревожило ее: а вдруг он умрет, не успев открыть тайну? Она налила немного виски и дала ему выпить.
— Ах, вот оно, — сказала она. — О Самсоне на мельнице? Тут отмечено красным.
— Да, — он по-прежнему говорил очень тихо. — Читай с этого места.
Она села у изголовья и принялась читать. После каждого стиха она спрашивала его, но он показывал, чтобы она продолжала. Наконец, она дошла до стиха "И сказал Самсон: умри, душа моя, с филистимлянами!"
— Это тут, — произнес он. — Это… — его голос совсем сник.
— Ты ведь не болен, правда? — крикнула она встревожено.
— Я умираю, — с трудом выговорил он.
— Скажи мне слово! — закричала она. — Ради Бога, не умирай прежде!
— Это… — и снова его голос сорвался.
— Ну, скажи же, скажи! — она поднесла ухо к самым его губам. Мгновенно, с молниеносной быстротой, его железная челюсть, точно тиски, сомкнулась на ее ухе. Она попыталась вырваться, вопя, но с тем же успехом она могла стараться оторвать бульдога. Вместо этого она помогла ему повернуться к лампе. Удар культей, и пылающее масло хлынуло на соломенную подстилку.
Вопли умирающей матери разбудили Джошуа. Он вскочил с постели, вбежал в комнату и увидел два корчащихся в огне тела. Он радостно захлопал в ладоши и выскочил в метель.
— Да, жуткая история, — вскричал Джек Флинн, который и заставил ее рассказать, — но не могу понять, какое отношение все это имеет к вам и спасению Хемлок-клуба?
— Потому что, мой юный друг, у вас, как обычно, не хватило терпения выслушать до конца. События, которые я так старательно описывал, происходили во времена узурпатора Георга Третьего, так называемого. — (Таков был обычай в клубе: всегда называть Георгов узурпаторами.) — Моя часть начинается в 1850 году.