Сборник рассказов
Шрифт:
Когда она вышла из ванной, я читал скучный, очень скучный рассказ в Плэйбое.
– Было так хорошо, - произнесла она.
– Удовольствие взаимно, - ответил я.
Она снова легла ко мне в постель. Я отложил журнал.
– Как ты думаешь, у нас вместе получится?
– спросила она.
– Ты это о чем?
– В смысле, как ты думаешь, у нас получится вместе хоть какое-то время?
– Не знаю. Всякое бывает. Сначала всегда легче всего.
Тут из гостиной донесся вопль.
– О-о, - сказала Даун, выскочила из кровати
– Ох, боже мой!
– ?то случилось?
– Анна ему это сделала!
– Что сделала?
– Отрезала ему яйца! Джордж теперь - евнух!
– Ух ты!
– Принеси мне туалетной бумаги, быстро! Он может кровью до смерти истечь!
– Вот сукин сын, - сказала малютка Анна с кофейного столика.
– Если мне Джордж не достанется, то его никто не получит!
– Теперь вы обе принадлежите мне!
– заявил Марти.
– Нет, ты должен выбрать между нами, - сказала Анна.
– Кто из нас это будет?
– спросила Рути.
– Я вас обеих люблю, - сказал Марти.
– У него кровь перестала идти, - сказала Даун.
– Он отключился. Она завернула Джорджа в носовой платок и положила на каминную доску. Я имею в виду, - повернулась она ко мне, - если тебе кажется, что у нас не получится, то я не хочу больше в это пускаться.
– Я думаю, что я тебя люблю, Даун.
– Смотри, - сказала она, - Марти обнимает Рути!
– А у них получится?
– Не знаю. Кажется, они взволнованы.
Даун подобрала Анну и положила ее в проволочную клетку.
– Выпусти меня отсюда! Я их обоих убью! Выпусти меня!
Джордж стонал из носового платка на каминной полке. Марти спускал с Рути трусики. Я прижал к себе Даун. Она была прекрасна, молода и с нутром. Я снова мог влюбиться. Это было возможно. Мы поцеловались. Я провалился в ее глаза. Потом вскочил и побежал. Я понял, куда попал. Таракан с орлицей любовью занялись. Время - придурок с банджо. Я все бежал и бежал. Ее длинные волосы упали мне на глаза.
– Я убью всех!
– вопила малютка Анна. Она с грохотом билась о прутья своей проволочной клетки в три часа ночи.
В Городском Колледже Лос-Анжелеса перед самой Второй Мировой войной я выдавал себя за нациста. Я едва мог отличить Гитлера от Геркулеса, а дела мне до этого было и того меньше. Дело просто в том, что сидеть в классе и слушать, как все патриоты проповедуют, что, мол, нам надо туда поехать и добить зверя, мне было нестерпимо скучно. И я решил встать в оппозицию. Я даже не побеспокоился почитать Адольфа, просто-напросто извергал из себя все, что считал злобным или маниакальным.
Тем не менее, реальных политических убеждений у меня не было. Просто способ отвязаться.
Знаете, иногда, если человек не верит в то, что он делает, дело может получиться гораздо интереснее, поскольку он эмоционально не пристегнут к своей Великой Цели. Лишь немного спустя все эти высокие светловолосые мальчонки образовали Бригаду Авраама Линкольна - сдерживать фашистские орды в Испании. А затем задницы им поотстреливали регулярные войска. Некоторые пошли на это ради приключений и поездки в Испанию, но задницы им все равно прострелили. Мне же моя задница нравилась. В себе мне нравилось немногое, но свои задницу и пипиську я любил.
В классе я вскакивал на ноги и орал все, что взбредало в голову. Обычно что-нибудь насчет Высшей Расы, это мне казалось довольно юмористичным. Я не гнал непосредственно на черных и евреев, поскольку видел, что они так же бедны и заморочены, как и я. Но я запуливал иногда дикие речи и в классе, и вне его, а помогала мне в этом бутылка вина, которую я держал у себя в шкафчике раздевалки. Меня удивляло, что столько людей слушали меня и столь немногие, если они вообще существовали, ставили когда-либо под сомнение мои бредни. Я же просто молол языком, да торчал от того, как весело, оказывается, может быть в Городском Колледже Лос-Анжелеса.
– Ты собираешься баллотироваться на президента студсовета, Чинаски?
– Блядь, да нет.
Мне не хотелось ничего делать. Я не хотел даже в спортзал ходить. Фактически, самое последнее, чего мне захотелось бы, - это ходить в спортзал, потеть, носить борцовское трико и сравнивать длину писек. Я знал, что у меня писька - среднего размера. Вовсе не нужно ходить в спортзал, чтобы это установить.
Нам повезло. Колледж решил взимать по два доллара за поступление. А мы решили - некоторые из нас, по меньшей мере, - что это противоречит конституции, поэтому мы отказались. Мы выступили против. Колледж разрешил нам посещать занятия, но отобрал кое-какие привилегии, и одной из них был как раз спортзал.
Когда приходило время идти в спортзал, мы оставались в гражданской одежде. Тренеру давалось указание гонять нас взад и вперед по полю тесным строем. Такова была их месть. Прекрасно. Не нужно было носиться по беговой дорожке с потной жопой или пытаться закидывать слабоумный баскетбольный мяч в слабоумное кольцо.
Мы маршировали взад-вперед, молодые, моча бьет в голову, безумие переполняет, озабоченные сексом, ни единой пизды в пределах досягаемости, на грани войны. Чем меньше верил в жизнь, тем меньше приходилось терять. Мне терять было не особо чего - мне и моему средних размеров хую.
Мы маршировали и сочиняли неприличные песни, а добропорядочные американские мальчики из футбольной команды грозились надавать нам по заднице, но до этого дело почему-то никогда не доходило. Может, потому что мы были больше и злее. Для меня это было прекрасно - притворяться нацистом, а затем поворачиваться и объявлять, что мои конституционные права попрали.
Иногда я действительно давал волю чувствам. Помню, как-то раз в классе, выпив немного больше вина, чем нужно, со слезой в каждом глазу я сказал: