Сборник рассказов
Шрифт:
– Все в порядке, - сказал Дамасо.
– Старик поставил на шарах крест и заказал новые. Будем надеяться только, что он их не дождется.
– А с негром как?
– Ничего страшного, - ответил Дамасо, пожав плечами.
– Если шаров у него не найдут, им придется его выпустить.
После ужина Ана и Дамасо сели на улице у входной двери и разговаривали с соседями до тех пор, пока не замолчал динамик кино и не наступила тишина. Когда ложились спать, настроение у Дамасо было приподнятое.
– Я придумал самое выгодное
– Пойду по городкам, украду шары в одном, продам в другом. Везде есть бильярдные.
– Доходишься, что тебя пристрелят.
– Выдумала: пристрелят, - сказал он.
– Это только в кино бывает.
Он стоял посреди комнаты, переполненный радостными планами. Ана начала раздеваться, внешне безразличная, на самом же деле слушая с сочувствием.
– Накуплю вот столько костюмов, - и Дамасо показал рукой размеры воображаемого шкафа - от стены до стены.
– Отсюда досюда. И еще куплю пятьдесят пар обуви.
– Помогай тебе бог, - сказала она.
Дамасо посмотрел на нее с неприязнью.
– Не интересуют тебя мои дела.
– Слишком они для меня умные, - сказала Ана.
Она погасила лампу, легла к стене и с горечью продолжала:
– Когда тебе будет тридцать, мне будет сорок семь.
– Дуреха, - сказал Дамасо.
Он ощупал карманы в поисках спичек.
– Тебе тоже не надо будет тогда стирать белье, - добавил он не совсем уверенно.
Ана протянула ему горящую спичку. Она смотрела на пламя, пока оно не погасло, а потом отбросила обуглившуюся спичку в сторону. Дамасо вытянулся в постели и снова заговорил:
– Знаешь, из чего делают бильярдные шары?
Ана не ответила.
– Из слоновьих бивней, - продолжал он.
– Поэтому их очень трудно раздобыть, и нужен, по крайней мере, месяц, чтобы их сюда доставили. Понятно?
– Спи, - прервала его Ана.- Мне в пять вставать.
Дамасо вернулся в свое естественное состояние. Первую половину дня он проводил, покуривая в постели, а после сиесты, готовясь к выходу на улицу, начинал приводить себя в порядок. Вечерами он слушал в бильярдной радиопередачи чемпионата по бейсболу. У него была похвальная способность забывать свои идеи с таким же энтузиазмом, с каким он их рождал.
– У тебя есть деньги?
– спросил он в субботу у Аны.
– Одиннадцать песо.
– И она добавила мягко: - Это плата домохозяину.
– Я хочу тебе кое-что предложить.
– Что?
– Одолжи их мне.
– Надо платить хозяину.
– Потом заплатишь.
Она отрицательно покачала головой. Схватив ее за руку, Дамасо не дал ей подняться из-за стола, за которым они только что завтракали.
– Всего на несколько дней, - сказал он, ласково и в то же время рассеянно поглаживая ее руку.
– Когда продам шары, будут деньги на все.
Ана не согласилась.
Этим вечером в кино, даже разговаривая в перерыве с друзьями, Дамасо не снимал руки с ее плеча. Картину смотрели невнимательно. Под конец Дамасо стал проявлять нетерпение.
– Тогда я просто отберу их, - сказал он.
Она пожала плечами.
– Или придушу первого встречного, - пригрозил Дамасо, проталкивая ее к выходившей из кино толпе.
– Меня посадят за убийство.
Ана улыбнулась про себя, но осталась такой же непреклонной.
Они ссорились всю ночь, а утром Дамасо с демонстративной и угрожающей спешкой оделся и, проходя мимо Аны, буркнул:
– Не жди, больше не вернусь.
Ана не смогла подавить легкую дрожь.
– Счастливого пути!
– крикнула она вслед.
Дамасо захлопнул за собой дверь, и для него началось бесконечно пустое воскресенье. Кричащая пестрота рынка и яркая одежда женщин, выходивших с детьми из церкви после восьмичасовой мессы, оживляли площадь веселыми красками, но воздух уже густел от жары.
Он провел день в бильярдной. Утром несколько мужчин играли там в карты, ближе к обеду народу ненадолго прибавилось, но было ясно, что свою прежнюю привлекательность заведение утратило. Только вечером, когда началась передача бейсбольного чемпионата, заведение наполнилось жизнью, хоть в какой-то мере напоминавшей былую.
После закрытия бильярдной оказалось, что Дамасо бредет без цели и направления по какой-то площади, которая словно истекала кровью. Он пошел по улице, параллельной набережной, на звуки веселой музыки, доносившиеся с другого ее конца. Дамасо увидел огромный и пустой танцевальный зал, украшенный только гирляндами выгоревших бумажных цветов, а в глубине его, на деревянной эстраде, небольшой оркестр. Воздух был напоен удушающим запахом помады.
Он сел у стойки. Когда музыкальная пьеса кончилась, юноша, игравший в оркестре на тарелках, обошел танцевавших мужчин и собрал деньги. Какая-то девушка оставила своего партнера и подошла к Дамасо.
– Как дела, Хорхе Негрете?
Дамасо усадил ее рядом. Буфетчик, напудренный и с цветком гвоздики за ухом, спросил фальцетом:
– Что будете пить?
Девушка повернулась к Дамасо:
– Что мы будет пить?
– Ничего.
– За мой счет.
– Дело не в деньгах, - сказал Дамасо.
– Я хочу есть.
– Какая жалость!
– сказал буфетчик.
– С такими глазами!
Они прошли в столовую в глубине зала. Судя по фигуре, девушка была совсем юной, но слой румян и пудры и блеск накрашенных губ скрывали ее настоящий возраст. Кончив есть, Дамасо пошел с ней в ее комнату в глубине темного патио, где слышалось дыхание спящих животных. На кровати лежал грудной ребенок, завернутый в цветное тряпье. Девушка перенесла тряпье в деревянный ящик, туда же положила ребенка и поставила ящик на пол.