Сборник рассказов
Шрифт:
Из дома тогда пришлось уехать и прямо в городок N. Их встретили бесконечные лозунги: "Вперед!" И описанный милиционер Василий Антонович - в конце концов с горшком на голове. И вот началась новая жизнь: милиционер исчез. Но страх скоро снова подкрался к Тане.
Бояться она стала ребят. Особенно глаз Пети: холодных и острых, как нездешняя сталь. Она не могла понять, почему он за ней наблюдает. Она видела, что мальчишки с исчезновением дяди Василия стали бешено драчливыми и оживленными, как зверьки. Но ее никто не трогал: за ней только странно и неподвижно наблюдали. Петя - жестко и отчужденно,
И вдруг все кончилось.
Вечером ее остановили у дома. Были все те же ребята. Только глаза Пети еще больше похолодели: точно напоминали оледеневшую сибирскую реку. Сердце ее опустилось.
– Ты почему носишь крест?
– тихо спросил один, белобровый.
– Верит в Бога, дура!
– захохотал другой.
– Да за такое убить мало, - вдруг с садистской злобой прошептал Петя.
– Бей ее!
– вскрикнул Витя. Одним ударом ее сшибли с ног. Боль заполнила все существо. Били молча. Словно настало время, когда молчат дети.
...Через месяц Таня вышла из больницы. Был такой же теплый, всепроникающий, бессмертно-живой день. Солнце - закрытый зрак Аполлона изливало свет и мир. Кузьминские решили уехать из этого города. Но куда?..
Гроб
Старушка Полина Андреевна Спичева, лет шестидесяти, отходила. Комнатушка, где она лежала, была маленькая, загаженная портретами великих людей и остатками еды. Кроме нее, здесь обитали еще ее сестра Анна Андреевна с двумя сыновьями и невесткой.
Отходила Полина Андреевна тяжело, матерясь и ежеминутно харкая на пол. Ей почему-то особенно жалко было расставаться со своим огромным жирным животом.
"То, что я умру, - понимаю, - надрывно говорила она самой себе, - но куда денется живот? Этого я не понимаю. Неужели я его никогда не увижу?"
Часто со свистом и храпом она приподнималась на постели и, откинув грязную рубашку, подолгу, качая головой и что-то припевая, рассматривала свой лоснящийся от смертного пота живот. Иногда судорожно-вяло ощупывала его или стирала слюни, упавшие на него изо рта. Один раз заметили, что она пытается расставлять на животе оловянных солдатиков.
– Ты, теть, не волнуй нашу психику, - сурово говорил ей тогда младший племяш Коля, парень лет семнадцати.
Он очень любил жирных баб, и огромный, предсмертно-живой многозначительный теткин живот мутил его ум.
Мечта Коли была переспать не с хорошенькой женщиной, а с чудовищным розовато-лоснящимся животом, выпускающим из себя густой пар от удовольствия. Поэтому любимым стихом Коли, который он часто повторял ни к селу ни к городу, была пушкинская строфа: "Мечты, мечты, где ваша сладость, где ты, где ты, ночная радость!"
Эти строчки стали его гимном, и по живости своего ума он бормотал их всегда, даже когда попадал в закрытый на ремонт клозет. Он был единственным из обитателей комнатушки, кто хотел, чтобы Полина Андреевна подольше протянула, так как она интересовала его своим животом.
Другой ее племяш, Саня, - парень лет двадцати шести - был ко всему равнодушен, кроме одинокого пребывания под деревом. Правда, порой ему нравилось пить водку, но опьянение делало его еще тише и смиренней - тогда он обожал, тяжелый, неповоротливый, выходить на далекое шоссе, уходящее в поле, и гулять, заложив руки в карманы, по лужам.
Было в нем, наконец, что-то несоизмеримо страшное, непонятное для него самого, что находило на него озарениями. Тогда он любил убегать от себя, прячась целыми днями в пустых канавах.
Его жена Тоня - упитанно-флегматичная женщина двадцати семи лет - не могла дождаться смерти Полины Андреевны. Она мечтала об этом вслух, почти каждый час, так как считала, что Полина Андреевна сама хочет умереть, но только искусно скрывает это.
– Какой бабе хочется жить на белом свете, ежели с ей мужик не спит, говорила Тоня, набив рот яйцами, старушке.
– Брось притворяться. Хочешь, свечку в церкви поставлю, чтоб ты скорей померла?!
Ее муж Саня мало удовлетворял ее, и она "изменяла ему на стороне", но очень спокойно и патриархально, принося в дом в узелке остатки еды и водки, сохранившиеся от загула.
Кто немножко нервничал из-за Полины Андреевны, так это ее сестра, Анна Андреевна, бабешка лет пятидесяти, но уже рано состарившаяся и напоминающая юркую старушонку.
Дело в том, что лицом она была очень схожа со своей отходящей сестрой и не раз по ночам мочилась от страха, что вместо Полины Андреевны помирает она сама.
По здравости ума Анны Андреевны ее нервозность снималась всегда практическим действием, и однажды, проснувшись, соскочив с постели, она понеслась в дамскую парикмахерскую, чтобы по возможности преобразить там свое лицо... После этого она сделалась веселей и совсем бойко стала ухаживать за сестрой, как за родным проживающим долго в ее комнате моржом...
Отошла Полина Андреевна ночью, с пятницы на субботу. Перед этим, проснувшись, она почувствовала, что внутри ее все опустошено и только в этой чернеющей пустоте слабо, но истерично бьется сердце,. Ее поразило также, что маленькая нежная складка жира на боку ее живота, которую она очень любила, тихонько, почти невидимо пульсирует, как бы даже плачет и прощается...
Она прикрыла складку рукой и подумала. В комнате как-то по-животному храпели. Все спали... Ей очень захотелось приподняться и громко обложить всех матом... Временами она впадала в забытье, вернее, в полоумную предсмертную сумеречность... Но в промежутках, между провалами, она опять, всей своей уходящей душой, всем полумертвым тенеющим телом, хотела выругаться, громко и наверняка, чтобы разбудить спящих... Но сил едва хватило для шепота...
Наутро Коля сразу же взглянул на Полину Андреевну. Он ожидал, что она опять рассматривает свой живот, и очень удивился ее неподвижности...
Весть о смерти переполошила всех домочадцев.
– Слава Богу, отмучилась, - сказала Тоня, - теперь уж она моему бабьему счастью не будет завидовать.
Старушка Анна Андреевна вдруг куда-то исчезла.
Только Саня остался около покойной: он думал, что умереть - это, наверное, то же, что идти одному по далекому шоссе, не выпив ни грамма водки, и переминался с ноги на ногу. Ему было скучно, а скука было единственное состояние, которое он любил.