Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
Пока подготавливали вертолет для перелета обратно, массмедики уже оккупировали его со своей громоздкой аппаратурой, а я осматривался, чувствуя себя совсем в чужом мире, более чуждом, чем если бы оказался на Марсе.
Рядом со мной офицер жаловался другому, низкорослому, но у которого низенький рост компенсировался объемистым животом, а фуражка была побольше мексиканского сомбреро:
– У меня вчера среди ночи малыш расхныкался: папа, хочу, чтобы слоники бегали! Чертыхнулся, полночь, а тот уже ревет: хочу, чтобы слоники бегали!!! И так попробовал уговорить, и по-другому, уже вопит, спать сам не хочет и мне не дает. Хочу, чтобы слоники бегали, и все тут!.. Ну, пришлось встать, поднял всю казарму: в полной выкладке и в противогазах по кругу бегом марш!
Офицер заржал, я стиснул кулаки. Только за это я перестрелял бы все это тупое быдло, что носит офицерские фуражки. А в газетах еще ломают голову: почему из интеллигентных семей не рвутся, отпихивая друг друга локтями, в армию? Тысячу раз прав тот газетчик, что отмазал сына от армии. Вот только жаль, что сотни тысяч других не могут...
Появилась толпа генералов, но Кречет выделялся как ростом, так и той властной уверенностью, что в конце-концов привела к президентскому креслу, Увидев меня, кивнул, приглашая, генералы тут же взяли меня в почтительное кольцо, я двигался по правую руку от Кречета.
Взгляды, которые я ловил на себе, были несколько странные. То ли их смущало мое поврежденное лицо, хотя Марина с военными медиками сделали все, что могли, чтобы затушевать ссадины, то ли злопамятный Яузов расписал мои похождения на военной базе, и генералы еще не могли сориентироваться, хорошо это или плохо, что военная база уничтожена, построят ли им поновее.... Но он мог рассказать и о способе добывать информацию...
Я уже начал жалеть, что пошел, можно бы на машинах, я ж не военный, мне эти марш-броски ни к чему, футурология говорит, что в будущем армий не будет вовсе, но впереди наконец показалось вытоптанное поле, на котором занимались десантники.
Все они стояли в шахматном порядке, каждый на своем квадратике, все одновременно делали резкие движения то правой, то левой конечностью, изредка сменяя верхнюю на нижнюю.
Кречет придирчиво понаблюдал, обронил благосклонно:
– Неплохо. Как вижу, нет и следа этих модных штучек с каратэ, кун фу?
Сопровождающий полковник, весь в пятнистом с головы до ног, оскорблено дернулся:
– Профессионалы знают, что самбист-перворазрядник легко бьет любого мастера каратэ или кун фу. А у меня здесь не перворазрядники!
Лицо его дышало гневом и обидой. Кречет усмехнулся, а я едва ли не впервые с сочувствием посмотрел на человека в военной форме, да еще такого накачанного со зверской тупой мордой кадрового военного. Все эти восточные единоборства популярны из-за картинности, диких воплей, загадочных жестов, непонятных и потому столь привлекательных. А в реальности это все равно, что средневекового мушкетера, пусть даже лучшую шпагу мира, картинно размахивающего шпагой, поставить в поединке с современным шпажистом. Смотреть на поединки нынешних бойцов на шпагах неинтересно: молниеносные скупые движения в течении долей секунды, и вот один убит, а кто – не успеваешь заметить. То ли дело средневековый мушкетер, картинно подпрыгивающий, размахивающий шпагой и еще успевающий насмешничать над противником! Но понятно же, что у него нет шансов против современного шпажиста.
– Неплохо, – повторил Кречет. Он покосился на мое равнодушное лицо, неожиданно усмехнулся: – Понимаю, понимаю... Вы таких десятками, одной левой!.. Господа, вы будете смеяться, но вот этот человек... из соображений высшей секретности я не назову его имени, вчера вечером проник на военную базу противника, все разведал и полностью ее уничтожил.
Генералы смотрели почтительно, серьезно. Один сказал осторожно:
– Это достойно восторгов... Но почему смеяться?
– Потому, – ответил Кречет, – что всю эту операцию, на которую понадобился бы не один батальон «Альфы», он провел без единой царапины! Но разбил лоб и скулу, когда затаскивал в машину одну очень-очень красивую женщину.
Я толстокож, но ощутил, как под прожекторами десятков пар глаз тяжелая кровь прилила к лицу, а ушам стало жарко. Но они все еще не смеялись, а только смотрели с жадным восторгом, а улыбаться шире и шире начали только тогда, когда я покраснел, как рак в кипятке.
У счастью, подбежал тот молоденький офицер, что приносил портативный телевизор, прокричал звонким мальчишечьим голосом:
– Гоподин президент, все выполнено!
Кречет вскинул брови:
– Что, все?
Лейтенантик вытянулся, как я понял, во фрунт, хотя я не знаю, что это, но очень похоже, что тянется именно во фрунт и вот-вот от усердия перервется, как амеба при делении:
– По вашему приказанию... по вашему приказанию сформирована отдельная часть!
Кречет вскинул брови:
– По моему приказанию?
Пивнев вмешался:
– Это я велел. От вашего имени.
Кречет смерил его коротким испытующим взором. Поинтересовался холодновато:
– И что же я приказал?
– Сформировать часть из мусульман, – ответил Пивнев, чуть смешавшись. Он отводил взгляд, всячески старался не смотреть в наливающиеся гневом глаза взбешенного президента. – Вас не было, а идея показалась неплохая. Но кто я, чтобы меня послушали...
Кречет задержал дыхание, мы ожидали вспышки гнева, но он выпустил из груди воздух, сказал с тяжелым, как бронетранспортер, спокойствием:
– Вот именно, кто вы. Я пока еще не Брежнев. За меня не надо ни писать речи, ни отдавать приказы.
Стушевавшись, Пивнев отступил и заспешил затеряться среди сопровождающих Кречета. Кречет бросил лейтенанту:
– Где они?
– Построены вон в том ангаре!
Кречет кивнул, пошел быстрым размашистым шагом, как Петр Первый на картинах, а генералы потянулись за ним, как гуси на водопой, никто не решался забежать вперед или хотя бы пойти рядом.
Солдат, обыкновенную десантную роту или батальон, выстроили под крышей, что в свою очередь была разрисовала желтыми пятнами и накрыта маскировочной сеткой. Яузов тащился за Кречетом, неодобрительно покачивал головой:
– Придумал же такое...
Мы так и двигались вдоль строя, всматриваясь в суровые лица. Как на подбор все русые, светлоглазые, половина с курносыми рязанскими лицами, в ком-то чувствуется та добротность, по которой отличаешь сибиряков из самой что ни есть глубинки, из тайги.