Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
– ... которое тоже не будет афишироваться, – кивнул Кречет. – Да-да, понимаю. Но основную тяжесть этой войны, как и во Вторую Мировую, нести нам, России. А остальные присоседятся потом.
– Поделимся славой, – предложил Сказбуш.
– Поделимся... И пусть нам общим памятником будет... разрушенная до основания Империя Зла. Черт бы ее побрал! Моя мать до сих пор не понимает, как этим... ну, этим!.. можно заниматься днем, да еще при свете дня. Она всегда просила погасить свет. Как и все женщины ее возраста. Дня них секс – это было таинство. Да какой к черту секс! Секса не было, было некое исполнение супружеских обязанностей... Не больше, не меньше.
– Сексуальная революция, – сказал Коган со сладким подвыванием.
– И они, – продолжил Кречет, будто не слыша, – не могут понять, как все это в одночасье рухнуло. Для старшего поколения эта катастрофа намного значительнее, чем вторая мировая война. Это... это другой мир, в который они до сих пор всматриваются с потрясенным непониманием. Раньше было «Не давай поцелуя до свадьбы», а теперь после траханья: «Мальчик, а как тебя зовут?» или: «Ну и что, если вчера трахались? Разве это повод для знакомства?»
Коломиец с готовностью хохотнул, но затем насторожился, голос президента был предельно серьезным и даже мрачно торжественным.
– Вы это к чему?
– Многое меняется, – ответил Кречет. – Только одна глупость еще держится. Но мы начинаем рушить и ее.
– Какая?
– Права человека, – ответил Кречет. – Права человека над правами общества.
Море, сверкающее и немыслимо прозрачное, тянулось от горизонта до горизонта. Слева по борту показались далекие как призрачные как мечты студентов острова. В бинокль можно было различить высокие пальмы, стройные как женские ноги, что поднимались прямо из золотого песка. На острове, как водится в убранизированном перенаселенном мире, от туземцев ни следа, а стайками бродят, наслаждаясь сказочной природой, беспечные белые люди, смеются и бегают по набегающим на берег волнам.
Танкер двигался белый и сверкающий как айсберг под солнцем. Он был немыслимо огромен, сказочно огромен, но на самом дело он был намного огромнее, чем видел даже самый зоркий глаз. Ведь то, что видимо глазу, всего лишь надстройка любого корабля, что невеждами принимается за сам корабль. Девять десятых любого корабля, как и айсберга, находятся под водой.
В этой чудовищной емкости по поверхности прозрачного тропического моря передвигалось пятьсот тысяч тонн черной зловонной нефти. Той самой, из которой делается чистейший бензин – кровь для машин, и в то же время тот самый, от прикосновения которой гибнут птицы, рыба, дельфины, а берега превращаются в зловонные клоаки.
Пятьсот тысяч тонн... Много это или мало можно было понять по тому, что когда танкер двигался по вращению планеты, Земля ускоряла обороты вокруг оси: хоть не на часы, понятно, но все же заметно для не таких уж и совершенных приборов, а когда груженый нефтью танкер двигался против вращения, то планета настолько же замедляла вращение.
Это был уже шестой танкер такого нефтеизмещения, так что они взаимно ускоряли и тормозили планету, а на верфи в Осаке уже началось строительство танкера в полтора раза крупнее.
Над морем полыхал сказочной красоты закат: пурпур на всю западную половину неба, багровое море, пылающее облачко, край даже искрится, словно раскаленное в горне железо...
Однако экипаж, который эти закаты наблюдал каждый вечер, посматривал больше на часы: через полчаса соревнование с чемпионата мира по боксу среди тяжеловесов! Уже все телевизоры на танкеры переключены на тот канал, уже заключены пари, на Мурмадана три к одному, уже в холодильнике дожидается коллекционная бутылка виска для угадавшего счет....
Двое остались в рубке, архаизм: все приборы работают на авто, могучая и чувствительная электроника просчитывает впереди массу и гребень каждой волны на сотни миль вперед,
Наконец солнце опустилось, некоторое время багровые краски сползали с небосвода, затем наступила настоящая непроглядная тропическая ночь.
В этой тьме по волнам несся крохотный катер. Он догонял танкер с кормы. Огни потушены, четыре человека скорчились, напряженно всматривались в черную громаду, что уже заслонила половину звездного неба.
– Прибавь, – послышался негромкий голос. – Такая громада, а прет как линкор!
– Мотор гремит, – ответил второй. – Услышат.
– Филипп, это у тебя в голове гремит. Над нами восемнадцать этажей! Много бы ты услышал с такой крыши? Готовься, первому тебе.
– Слава, не каркай под руку...
Черная громада наплывала медленно, уже две трети неба стало угольно черным. Катерок подбрасывало, Филипп стиснул зубы, повел плечами, их оттягивал тяжелый автомат с запасными дисками. Сзади шумно дышал Борис, тоже катакомбник, единственный из всей пятерки, кто не только служил в армии, но даже одно время побывал в спецчастях, принимал участие в настоящих боевых действиях.
Темные фигуры вскарабкались на борт танкера незамеченными. Первый патрульный, тоскующий и до глубины души несчастный, что его оставили наверху в такое время, уже второй раунд, ощутил как в спину уперся холодный ствол автомата. Суровый голос сказал негромко с сильным славянским акцентом:
– Сколько вас?
– Только не стреляйте, – прошептал охранник умоляюще. – Только не стреляйте... Там трое. Оружие во второй комнате, у нас его никто даже не носит...
– Почему? Оружие должно находиться там, где вы спите. Если вы охрана, а не...
– Только не стреляйте!.. Жарко... Натирает.
– Зови, – велел голос за спиной. – Иначе всех просто убьем. Понял?
– Да-да, только не стреляйте!
Он позвал вполне искренне, оправдывая себя тем, что не просто из трусости и желания спасти жизнь любой ценой, а спасает жизни напарникам, иначе эти террористы... явно же террористы начнут стрелять, у них нет никакого уважения в человеческим жизням...
Несколько фигур скользнули в тень. Когда вышел раздраженный помощник капитана, откуда могут взяться поломки, послышался глухой стук. Его подхватили, мигом залепили рот, связали и бросили в укромное место. Охранник под дулом пистолета вызвал еще троих, за остальными пришлось спуститься в кают-компанию.