Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
– Я на диете, – сообщила она. – Достаточно и маленького бутерброда. Или двух. Тебе с чем?
– Я всеядный.
– Желудок в порядке?
– Булыжник переварит, – заверил я.
Она в сомнении вскинула красивую бровь, мол, после тридцати половина мужчин с язвами, гастритами, а вторая половина с простатитами и прочими половыми неудобствами.
Я широко и плотоядно улыбнулся, показывая всем видом, что пока что... тьфу-тьфу!.. сия чаша меня миновала.
Потом мы пили кофе, неспешно
Потом она медленно начала раздеваться, не сводя с меня двусмысленного взгляда. Все проделывала медленно, грациозно, но с некоторой долей неловкости и застенчивости, что явно верх артистичности, ибо если совсем недавно женщины смущенным шепотом просили погасить свет, то теперь даже школьнице не придет в голову заниматься этим в темноте.
Когда сняла и трусики, ажурные и надушенные, я ухватил ее жадными лапами. Она шепнула ласково:
– Не спеши, дорогой... У нас много времени... Бери меня нежно, медленно... Я хочу вкусить всего...
Я сказал с грубоватой мужественностью:
– Анатоль Франс сказал, что в любви предпочитает старые методы. Самые старые!
– Дорогой, это было давно...
– Во Франции любовью заниматься умели, – не согласился я. – Все эти штуки-дрючки, которые сейчас преподают на курсах эротики, тогда уже были в ходу. Но я, как и Франс, не гонюсь за модой.
– Это не мода...
– Есть вещи, которые я не делаю, – ответил я непреклонно. – По крайней мере, в первый же день.
– Не будь таким зажатым...
– Я не зажат, – объяснил я, – я просто старомоден.
Она смотрела умоляюще, но я держался напористо, грубовато, пусть еще не как солдафон, но как человек старшего поколения, который не обучен всяким новомодным приемам, который прост, как правда, а по опыту знает, что как бы ни изощрялся, но оргазм всегда оргазм, от позы не зависит. Она взяла мою голову, попыталась сдвинуть меня ниже, но я со смехом развернул ее, поставил, как в моей молодости говорили – на четыре кости, и взял просто, напористо и грубо.
Она смирилась, терпела, даже начала двигаться и постанывать, но я уже сжал ее сильнее, оставляя на мягкой белой заднице красные пятна, мощно выдохнул, рыкнул, медленно расслабился, похлопал по ягодице:
– Ты просто прелесть!
Она продолжала стоять на четвереньках. Я слез с постели, расправил плечи и подтянул живот, все-таки снимают, направился в ванную. Здесь все сверкало чистотой, на столике и полочках выстроились шампуни, мази, но все же ощущение осталось такое, что постоянно здесь не живут.
Когда я вышел, она уже сидела на краю постели, закутавшись в розовый пышный халат. Лицо ее раскраснелось, прическа сбилась, и она ловко распустила волосы.
– Ого, – сказал я озабоченно, глядя на часы. – Черт! А у меня там собака негуляная.
– Собака?
– Боксерчик, – объяснил я ласково. – Такая умница! А понятливая... Представляешь, на обед всегда зовет, все понимает...
Собачники о своих собаках могут говорить часами, даже не повторяясь, но я говорил о Хрюке, лишь пока одевался и натягивал кроссовки. Она подставила щеку, я звучно чмокнул, повернулся к двери.
Она сдвинула собачку замка, спросила как-то неуверенно:
– Надеюсь, ты еще найдешь время для меня?
– О, я мечтаю об этом, – сказал я горячо. – Было так чудесно!
Приободрившись, она сказала с улыбкой:
– И в следующий раз ты найдешь время позаниматься со мной... подробнее? Не на бегу? А то, как говорится, не снимая лыж...
– Надо бы, – согласился я. – Черт с ними, привычками, Анатолем Франсом... Даже с телекамерами.
Она отшатнулась, будто я внезапно попытался ее укусить за нос. Глаза расшились уже в неподдельном испуге:
– Какие... такие телекамеры?
– Одна в люстре, – пояснил я словоохотливо, – две по углам, четвертая в том навороченном вентиляторе.
Я улыбался дружески, а ее лицо покрылось смертельной бледностью. В глазах вспыхнул страх:
– Ты... знал?
– Конечно!
– Но... как?.. Откуда?
Я нежно провел ладонью по ее щеке. Ощутил, как тяжелая горячая кровь наполняет там внизу, хотя в моем возрасте на такую реакцию требуется уже несколько часов, а то и сутки.
– Ты просто прелесть. Не бери в голову, а бери... ну, сама знаешь. Ты красивая, а на красивых даже злой пес не гавкнет.
Замок щелкнул, я вышел на пустую площадку. Стелла смотрела вслед расширенными в страхе и непонимании глазами:
– Если ты знал...
– Да что знал, – проговорился я в порыве понятного мужского хвастовства, – сам проверял, чтобы засняли как следует! Скажи ребятам, пусть с пленкой побережней, не испортили бы. Буду друзьям показывать.
Лифт тихо загудел, я кивнул дружески, дверца бесшумно распахнулась. И тогда, когда лифт пошел вниз, мне показалось, что слышу, как щелкает все множество замков, отгораживая ее квартиру от внешнего мира.
В понедельник Кречет встретил меня придирчивым взглядом:
– Виктор Александрович, по информации, вы так неожиданно исчезли с приема...
– Неожиданно? – удивился я. – Я полагал, что если не меня, то такую красивую женщину, как Стелла Волконская, должны заметить сразу!