Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
Над зданием с ревом пронесся, прибивая к земле все звуки, огромный самолет странной формы. Исчез, только пугающе часто хлопало вслед, то ли рвались снаряды, то ли схлапывались воздушные волны при гиперзвуковом переходе.
Там же за окном, как за стеклом гигантского аквариума, проплыл, как огромная акула, бронетранспортер, хищный и легкий, стремительно вытянутая вперед узкая морда высматривала, на кого бы наброситься.
Прожектора мерно обшаривали поле невероятно резкими лучами, похожие на марсианские боевые машины. Мир был страшен и нереален, а сновавшие зеленые фигуры казались выходцами из других миров: в пятнистых комбинезонах, кое-кто с накрашенными, как у зебр, рожами.
От обилия этих зеленых фигур казалось, что мы на дне моря.
Десантники откозыряли и ушли, а старший поднял трубку телефона, номер не набирал, сразу бросил коротко:
– Полковник Терещенко!.. Объект доставлен.
Некоторое время он слушал в горделивой позе, потом на его суровом лице проступило раздражение. Долго слушал, наконец сжал губы, бросил сухо «Слушаюсь» и положил трубку.
Я поинтересовался:
– Обстоятельства поменялись? Может быть, отвезете обратно? Извинений не требую, понимаю, во всей стране такой бедлам, спрашивать не с кого.
Он посмотрел неприязненно:
– За вами сейчас приедут.
– Кто?
Он неожиданно усмехнулся, ответил почти дружелюбно:
– Не знаю. Просто Кречет своим отъездом дал такие возможности! Завтра его отстранят в Думе, а на маневрах, похоже, ожидается тоже сюрприз... Все мечутся, торопятся, все планы полетели кувырком, потому что вдруг все стало ближе. Вас должны были ждать здесь, но это отсрочка всего минут на пять-десять. Располагайтесь, ждите...
Он пошел к двери, но вдруг хлопнул себя по лбу, широко и недобро ухмыльнулся:
– Впрочем, чтобы вам не было скучно эти пять минут...
Я слушал, как он говорил по телефону совсем другим голосом. И когда дверь за ним захлопнулась, я уже чувствовал, кому звонил и что хотел.
Глава 41
Буквально через пару минут дверь распахнулась, открыв за нею двух дюжих охранников с автоматами, вбежала Стелла. Автоматчики, ухмыляясь, заперли за ней дверь. Я слышал, как грюкало, словно задвигали средневековые засовы.
Стелла с восторженной ненавистью смотрела на меня:
– Наконец-то вы попались, мерзавец!
– Почему с такой ненавистью? – удивился я. – По-моему, мы неплохо провели время. Как вы и хотели, ваши снимки обсуждают во всех коридорах власти. О вашей фигуре самые лестные отзывы... Что же еще?
Ее глаза блестели, как две яркие звезды в темную ночь, а голос был подобен шипению крупной и очень красивой змеи:
– Мерзавец! Ты опозорил меня. Но...
– Напротив, – заверил я. – Я поднял рейтинг.
– Мерзавец...
– Какой бедный запас у нынешних князей, – сказал я понимающе. – Да и понятно, вырождение... Можно бы сказать: негодяй, подлец, дурак, нехороший, хитрый, чересчур умный, замечательный...
Она сперва кивала, но когда кивнула и на последнем слове, спохватилась, огляделась по сторонам, но в казарменной простоте где найти канделябр, в просторечии именуемый подсвечником, чтобы врезать мне по морде или хотя бы шарахнуть между ушей.
– Мерзавец, – повторила уже упавшим голосом, ибо сразу вот так в голове, где вместо рассудка кипит ярость, не попадались другие слова, – как ты мог так поступить с женщиной!
– Красивой женщиной, – кивнул я. – Но что делать, если в нашем мире теперь без рекламы не пробиться?
Она снова задохнулась, но смогла только выдавить дрожащим от ярости голосом:
– Мерзавец...
– Еще какой, – согласился я. – Все мужчины мерзавцы, но если я мерзавец наибольший, то и... гм... Вот что, дорогая Стелла. Все ж вы влезли в очень грязное дело. Этим бравым парням ничего не грозит даже в случае победы Кречета, они лишь выполняют приказы. Да и ничего не знают кроме своих автоматов. А вы это знаете слишком хорошо. Скажу прямо, вам тоже отсюда не уйти.
Я говорил серьезно, устало, с видом умудренного, опытного, немолодого человека, который все знает и все понимает. А то, что президент буквально уговорил меня стать его советником, это знали, придало моим словам убедительную чугунность.
– И нам доступно вероломство, – сказал я просто. – С демократами жить, по-дерьмократьи выть. Но Кречет сказал, что пустит пулю в лоб, и пустит. А способен ли кто-то из ваших на это?.. У меня нет времени, но я сам пущу себе пулю в лоб, если не удастся наша попытка... возможно, последняя в России!.. восстановить гордость русского народа, заветы долга и чести, которые помнило дворянство... тем более, князья, и которых вы не найдете среди этих дерьмократов.
Она слушала с остановившимися глазами, потому что я ей не врал, и все наводящие обо мне справки знали, что я вообще не вру.
– Мне не жаль моей жизни, – сказал я, – я из того поколения, для которых честь и достоинство все еще что-то значат. По крайней мере больше собственной жизни. Как значили когда-то для князей. Так в ком из нас больше голубой крови, во мне или в этом вашем полковнике... как его, Терещенко?
– Зачем ты мне это говоришь? – бросила она зло.
– Потому, что у тебя еще есть шанс, – ответил я серьезно. – Уходи! Со мной или без меня, но уходи. Эти люди – прагматики, как все демократы. Для пользы дела им тебя удобнее убрать... убить, если все еще не понимаешь простого народного языка. И они это сделают.
– А вы?
– В России – ответил я, мои уши уже ловили звук шагов, – раньше не били ногами лежачего, не били ниже пояса, не стреляли в спину... Это называется каратэ, но точнее назвать современным миром демократии!