Сборник сборников
Шрифт:
– Они тебя любят, – сказала Джорджу Гарви жена, угадавшая ход его мыслей.
– Несколько устрашающей любовью, – печально улыбнулся Гарви. – Я ночами не сплю – все пытаюсь понять, зачем они сюда приходят. Сам у себя я не вызываю ничего, кроме тоски и неприязни. Глупый, уныло-болтливый человечек. Ни одной свежей мысли в голове. И теперь выяснилось: мне нравится быть в обществе. Собственно говоря, мне всегда хотелось быть компанейским, только вот возможности не представлялось. Последние месяцы стали для меня сплошным праздником. Их интерес угасает. А я хочу сохранить его навсегда. Что же мне делать?
Услужливое подсознание снабдило его списком необходимых приобретений.
Пиво. Тупо до крайности, свидетельствует об отсутствии воображения.
Претцели5. Восхитительная старомодность.
Навестить маму. Прихватить картину Максфилда Парриша6 – ту, выцветшую, засиженную мухами. Произнести о ней речь.
К декабрю мистера Гарви объял полный, безысходный ужас.
Члены «Странного септета» уже свыклись с Милтоном Берлем и Гаем Ломбардс. Мало-помалу они сами убедили себя, что в действительности Берль слишком тонок для американской публики, а Ломбардс опередил свое время на добрые двадцать лет – просто так уж выходит, что пошлые люди любят его совсем не за то, по своим пошлым причинам.
Империя Гарви сотрясалась, готовая рухнуть.
Неожиданно оказалось, что он – вполне заурядный человек, не отклоняющийся от принятых в обществе вкусов, а едва за ними поспевающий – авангардисты с восторгом вцепились в Нору Баэз, в Никербокер-квартет урожая семнадцатого года, в Эла Джонсона, исполняющего «Куда пошли Робинзон Крузо с Пятницей субботним вечером», и Шепа Филдза с его «зыбким ритмом». Максфилд Парриш был воспринят как нечто само собой разумеющееся. Уже на второй вечер все пришли к единодушному мнению: «Пиво – напиток интеллектуалов. Очень жаль, что идиоты тоже его употребляют».
Короче говоря, друзья испарились. До Гарви доходили слухи, что Александр Пейп даже играл одно время с мыслью провести – сугубо для прикола – в свою квартиру горячую воду. Этот чахлый сорняк был безжалостно вырван с грядки, но не прежде, чем Пейп сильно упал в глазах cognoscenti7.
Гарви из кожи вон лез, пытаясь прозреть прихотливые сдвиги вкусов и моды. Он увеличил количество бесплатно выставляемой пищи, раньше всех предугадал возвращение к Ревущим Двадцатым – не только сам сменил брюки на грубо-шерстяные колючие бриджи, но даже уговорил жену вырядиться в ровный, как мешок, балахон и сделать короткую стрижку «под мальчика».
Но стервятники прилетали, быстренько сметали все со стола и убирались восвояси. Теперь, когда по миру устрашающим гигантом шагало телевидение, они торопливо влюбились в радио. Интеллектуалы слушали пиратские перезаписи радиопьес тридцатых годов – таких, как «Вик и Сэди» и «Семья Пеппера Янга», – а затем до хрипоты обсуждали их на своих сборищах.
Джорджа Гарви спасла серия решительных, с чудом граничащих действий, задуманных и осуществленных его запаниковавшим подсознанием.
Первым из этой серии был эпизод с неловко захлопнутой дверцей машины.
Мистер Гарви лишился кончика мизинца.
В последовавшей суматохе он нечаянно наступил на крошечный кусочек своей плоти, а затем, столь же нечаянно, отфутболил его далеко в сторону. К тому времени как утрата была выужена из уличной канавы, ни один хирург не взялся бы уже пришивать ее на место.
Счастливый несчастный случай! На следующий же день перебинтованный страдалец заметил в окне восточной лавки очаровательнейший objet d'art8. Быстренько припомнив, что рейтинг Гарви в среде авангарда неуклонно падает, зрителей на спектаклях становится все меньше и меньше, многоопытное подсознание затолкнуло его в лавку и заставило вытащить бумажник.
– Ты давно не встречал Гарви? – кричал Александр Пейп в телефонную трубку. – Мой Бог, ты должен это увидеть!
– Что это такое?
Все глаза устремились в одну точку.
– Наперсток китайского мандарина. – Гарви небрежно взмахнул рукой. – Восточная древность. Мандарины носили такие наперстки, чтобы защитить свои пятидюймовые ногти.
Он поднял стакан с пивом. Золотой, чуть отставленный в сторону, мизинец завораживающе сверкал.
– Никто не любит калек, их недостатки вызывают невольное раздражение. Утрата мизинца очень меня огорчила. Но теперь, с этой золотой фитюлиной я чувствую себя лучше прежнего.
– Такого красивого пальца ни у кого из нас нет и никогда не будет, – сказала жена Гарви, раскладывая по тарелкам зеленый салат. – И Джордж имеет на него полное право.
Гарви был потрясен, с какой легкостью расцвела заново его совсем было увядшая популярность. О искусство! О жизнь! Маятник, качающийся налево, направо, снова налево, от сложного к простому, снова к сложному. От романтики к реализму, чтобы неизбежно вернуться к романтике. Проницательный человек способен ощущать интеллектуальные перигелии, заранее готовиться к новым головокружительным орбитам. Полуобморочная, загнанная в подсознание гениальность Джорджа Гарви села в постели, начала принимать пищу, даже рискнула встать и прогуляться, с некоторым удивлением пробуя свои не находившие прежде никакого применения руки-ноги. А затем разгулялась.
– У людей нет ни крупицы воображения, – говорила эта тайная, столь долго пребывавшая в небрежении сущность Гарви – его собственным языком. – Если несчастный случай лишит меня ноги, я не стану пристегивать на ее место деревяшку. Нет, я закажу себе золотую, усыпанную драгоценными камнями ногу, и чтобы в ней была устроена золотая клетка с дроздом, чьи трели будут услаждать мой слух на прогулках и во время дружеских бесед. Лишившись руки, я закажу себе новую, из красной меди с нефритом, полую, и в ней будет отделение для сухого льда и еще пять отделений – по одному на каждый палец. «Кто-нибудь хочет выпить? – воскликну я. – Херес? Бренди? Дюбонне?» Затем невозмутимо поверну над бокалами золотые кончики моих пальцев. Пять холодных струй из пяти пальцев, пять напитков. Я закрою золотые краны и воскликну: «Пьем до дна!»
А самое главное, почти начинаешь хотеть, чтобы собственный глаз тебя оскорбил. Выковыряй его, говорит Библия, я не ошибаюсь? Это действительно из Библии? Если бы такое случилось со мной – помилуй Бог, я бы и не подумал об этих кошмарных стеклянных глазах, не говоря уж о всяких там черных пиратских повязках. Знаете, что бы сделал я? Я бы взял покерную фишку и послал ее этому вашему французскому знакомому, как там его фамилия? Да, Матисс! Я бы написал: «К этому письму приложена покерная фишка и чек на ваше имя. Нарисуйте, пожалуйста, на фишке голубой, прекрасный, человеческий глаз. Ваш покорный слуга Дж. Гарви»!