Сборник статей и интервью 2002г (v1.1)
Шрифт:
Большинство близких к Кремлю комментаторов не могли скрыть злорадства по поводу неприятностей своих коллег, работавших на Березовского. Они не правы. Расправа над ТВ-6 показала, что правящей группировке в России проще закрыть неконтролируемый канал, чем вести против него информационную войну. Услуги проправительственных каналов в такой ситуации обесцениваются. В них уже не нужно вкладывать большие деньги, не нужно приручать журналистов. Время словесных баталий кончилось.
В эпоху политического беспредела стороны будут воздействовать друг на друга иными, гораздо более весомыми способами. Слово уже ничего не значит. Все решает сила.
ЛЕВЕЮТ ВСЕ!.. КРОМЕ КОММУНИСТОВ
Русский Журнал: В каком состоянии находится сейчас в России левое движение? Существует ли оно вообще?
Борис Кагарлицкий: Да, именно. Вопрос задается о том, чего, в общем, нет. В России есть левые: довольно много отдельных личностей или групп, которые вполне вписываются в это определение. Но говорить о левом движении в России сейчас не приходится. Хотя движение существовало в 1989-91 гг., и довольно серьезное движение. А с середины 90-х и вплоть до настоящего времени ничего нет. Что в России парадоксально? Мы имеем страну, которая по социологическим опросам, с точки зрения традиционных ценностных ориентаций ("левые" - "правые") является невероятно левой. Большинство населения придерживается левых ценностей, осознанно или неосознанно. Более того, даже если брать группы населения, которые относятся к социальной базе СПС или "Яблока", легко можно обнаружить, что на уровне сознания значительной части правого электората вдруг проявляются абсолютно левые установки. К примеру, люди, которые относятся к социальной базе СПС, когда речь заходит об образовании их собственных детей, начинают страшно бояться, что развалятся остатки советской образовательной системы. Кстати, это классическая ситуация нашей журналистики, которая на 90% является сугубо прорычочной, и в то же время сама она хочет жить вне рынка.
Я могу привести пример, когда представители правых выступают как левые - избирательная кампания СПС 1999 года. Мало того, что ее делали (на коммерческой основе, конечно) люди, известные своими левыми симпатиями. Она по всей своей эстетике, по своему эмоциональному ряду, по терминологии, по лексике, по лозунгам была не просто левая, а левацкая. Кампания шла под лозунгами нонконформизма, вызова истеблишменту, включая эстетические ряды, явно идущие от 20-х годов, от Малевича, от "Окон РОСТа" и т.д. И это была кампания правой партии.
Списывать все это только на рудименты советского строя невозможно: социологическая динамика показывает, что левые тенденции нарастают, особенно после 1998 года. И при всех этих левых настроениях в обществе мы имеем политическую систему, которая является совершенно не левой, в которой левые идеология и идея никак не представлены.
РЖ: А КПРФ? При всем том, что верхушку партии невозможно отнести к левым, по ее социальной базе КПРФ можно назвать левой партией.
Б.К.: На самом деле, КПРФ до недавнего времени даже по социальной базе не была левой партией. В КПРФ некоторые признаки левого электората появляются только сейчас. КПРФ никогда себя не позиционирует как левая партия, ее позиционируют правые как левую партию. Почитайте тексты выступлений Зюганова, документы партии, возьмите даже анализ лексической структуры: какие слова употребляются, а какие - нет. Вся лексика, вся терминология, весь ценностный набор ориентиров КПРФ откровенно правый. Только они не праволиберальные, а праворадикальные. КПРФ еще может восприниматься как левая партия со стороны либералов, потому что она правая партия, но партия антилиберальная. Ее критические выпады против либералов могут совпасть с выпадами левых.
КПРФ очень четко себя определяет как партия государственническая. И относительная левизна КПРФ связана с тем, что она генетически вышла из советского государства. Поэтому для нее государство неотделимо от решения каких-то социальных задач. Но это, во-первых, патернализм, а не левая социальная политика, это представление о государстве, которое является отцом родным для всех граждан. А во-вторых, советского государства все равно больше нет, и КПРФ переживает внутреннюю эволюцию. КПРФ ведь представляет кастовый интерес провинциального государственного чиновника, который в России является не просто исполнителем, а автономной социальной фигурой. Такой персонаж достаточно живуч, он отнюдь не является пережитком советского времени, он эволюционирует, и вместе с ним эволюционирует идеология КПРФ. И в то же время КПРФ должна была опираться на массовую социальную базу, которая настроена ностальгически-консервативно. И эта клиентела должна что-то получать от партии, эта масса пенсионеров должна, когда приходит к власти "свой" губернатор, чувствовать какое-то улучшение.
В последнее время ситуация меняется. Допустим, в Нижнем Новгороде коммунистический электорат практически весь ушел к Склярову. Консервативный электорат теперь ориентируется не на советское государство, постепенно он осознал, что существует новое государство, и встал на свое нормальное место, начал голосовать за кандидатов Кремля. При этом КПРФ оказалась в ловушке: с одной стороны, она функционально является оппозиционной партией, с другой стороны, она ориентирована на государство, на бюрократию.
В это самое время к КПРФ пришел совершенно другой электорат, например, на выборах в Нижнем, похожая картина была в Иркутске и Ижевске. Они выиграли среди более молодых, среди людей средней и высокой квалификации, более образованных, в городских регионах, в университетских центрах. При этом стали проигрывать в деревнях и малых городах, среди пенсионеров, то есть там, где раньше выигрывали. Тот электорат, который пришел к КПРФ в Нижнем Новгороде или Иркутске, - это классический левый электорат, с достаточно высоким образовательным цензом, как правило, со стабильной занятостью. Но это никак не отражается на поведении партии. Этот электорат таким образом выразил свой протест, потому что на левом фланге никого нет, это место не занято, здесь никто реально не функционирует, а ближайшая по внешним признакам, часто даже физически ближайшая организация - это КПРФ. Она это место занимает, но освоить все равно не может, потому что для того, чтобы эффективно освоить этот левый электорат, нужно не просто находиться где-то рядом, нужно реализовывать соответствующую идеологию. Они этого не умеют, и в то же время занять это место кому-то другому очень сложно, потому что КПРФ будет сопротивляться и делать все возможное, чтобы этот электорат не получил свою собственную партию. И как показывает опыт, такая ситуация может сохраняться годами и даже десятилетиями.
РЖ: Почему же левое движение, развитое и действующее в перестроечные времена, в середине 90-х фактически прекратило свое существование?
Б.К.: В начале 90-х были организации, которые насчитывали сотни, а то и тысячи активистов. Была СПТ (Социалистическая партия трудящихся) - ужасно скучная, невыразительная, но тем не менее это была массовая партия. Были леворадикальные организации - несравненно более крупные, чем сейчас. РКРП - очень странное образование, похожее на старые коммунистические партии 20-х годов. Она была сталинистская, отвратительная, глупая, но это мои оценки. А как социолог я могу сказать - да, это была достаточно массовая организация, которую при всей ее несимпатичности я не могу не отнести к левому крылу, в отличие от КПРФ. Были другие левые партии.
Левая волна конца 80-х - начала 90-х основывалась на борьбе за то, по какому пути пойдут реформы. Движение представляло те части советского общества, которые были заинтересованы в продолжении реформ, но которые категорически не были заинтересованы в капиталистическом развитии. В 1993 году все было закончено. Попытки повернуть реформы в сторону демократического социализма были разгромлены. После этого наступает очень тяжелый политический этап, когда левых одновременно громит власть и добивает КПРФ, которая планомерно выталкивает на обочину всех вокруг себя, применяя самые разные методы - от подкупа до увольнений с работы. Поскольку между властью и КПРФ даже в этот период существовало некоторое взаимопонимание, левое движение они общими усилиями подавили.
Гораздо более существенны, конечно, социологические причины. Правила игры изменились. Все эти политические организации, которые были построены для борьбы за исход реформы, оказались совершенно неприспособленными к условиям уже сложившегося российского капитализма.
Если левые являются выразителями интересов рабочих, или наемных работников, или трудящихся классов - как угодно, то встает вопрос: а имеются ли эти самые наемные работники как класс? Как класс и в марксовом, и в веберовском понимании. Класс - это система социальной самоорганизации, горизонтальных социальных связей, класс - устойчивая самовоспроизводящаяся система. Советское общество в принципе было достаточно фрагментированным, и в нем так или иначе выработались какие-то устойчивые группы. В 1992-94 гг. произошло то, что по-английски называется dislocation - массовая социальная дезорганизация. Люди оказываются вне традиционных социальных слоев. Мало того, что они не могут осознать свои социальные интересы, они их не могут сформулировать, потому что их собственный интерес противоречив. Представьте: человек работает на заводе, на котором он ничего не получает, а реально он работает челноком. Простейший пример. Или: человек работает на заводе, но получает зарплату не деньгами, а продукцией - он же не классический наемный работник. Он не пролетарий, а издольщик. И тут дело не в каких-то абстрактных марксистских теориях, это действительно очень существенные экономические вещи. Ну что, он будет устраивать на своем заводе забастовку ради повышения зарплаты? Чтобы большее количество продукции давали, которую он и так с трудом может продать?