Сборник воспоминаний об И.Ильфе и Е.Петрове
Шрифт:
Профессор П. H. Косулин. Среди пушкинистов, я знаю, уже есть такие, которые склонны считать опубликованный отрывок из поэмы „Монах“ шуткой издательства „Огонек“, рекламирующего выпускаемый им новый сатирический журнал „Чудак“. Но мы должны бороться с этим течением. Ни на одну минуту в нашей среде — среде каменных пушкиноведов — не должно быть сомнения в подлинности опубликованного отрывка. „Монах“ — это шутка Пушкина, а не „Огонька“. В этой поэме повторяются мотивы из „Графа Нулина“, „Домика в Коломне“ и особенно — из „Гавриилиады“. Лично я настаиваю на принадлежности опубликованного отрывка перу Пушкина. В стихотворениях Пушкина
Н. О. Вернер. Не может быть и двух мнений относительно подлинности впервые опубликованного отрывка. Пушкин любил вольные темы с оттенком антирелигиозности, попутно популяризирующие новые журналы. Если стих не везде гладок и безупречен, то нельзя забывать о том, что „Монах“ написан молодым Пушкиным, еще не поднявшимся до классических строф „Онегина“. Мы, пушкинианцы, утверждаем, что опубликованный отрывок из поэмы „Монах“ — факт, а не реклама, в противовес группе сотрудников нового журнала „Чудак“, — кстати сказать, весьма интересного и назидательного журнала, — утверждающих, что означенный отрывок — не факт, а реклама. Всех сомневающихся в подлинности впервые опубликованного отрывка мы отсылаем к „Монаху“, где молодой, лицейского периода, Пушкин выявлен во весь свой доогоньковский и дочудаковский рост…»
— Послушайте, какая у меня приключилась история с ударником. То есть, с тем самым музыкантом в оркестре, который играет на турецком барабане и металлических тарелках, — сказал мне однажды Евгений Петров. — Сижу я как-то в опере, в ложе над оркестром. Сижу и по привычке внимательно наблюдаю за тем, что происходит подо мной, в оркестровой яме. И вот вижу — ударник, этакий бравый мужчина в больших очках, играет в шашки с свободным от работы оркестрантом. Играет — ну и пусть, думаю, играет. Но вот наступает момент, когда, как мне известно, через минуту или две обязательно надо ударить в тарелки. Я точно помню, что именно здесь полагается звенеть тарелками. А он увлекся шашками. Проходит минута. Я обливаюсь холодным потом. Он непременно пропустит момент, обязательно пропустит из-за этих глупых шашек, черт бы их побрал! Я выхожу из себя. Я вскакиваю с места. Я уже собирался крикнуть ударнику, чтобы он… Но в эту секунду он спокойно приподнимается со своего места, ударяет два раза в тарелки и опять садится за шашки. Смешная история, правда? Но самое смешное — то, что история эта стоила мне много здоровья…
В 1932 году «Крокодилу» исполнилось десять лет.
Утверждать, что страна бурно отмечала эту дату, было бы явным преувеличением. И мне хочется напрячь все свои силы, чтобы избегнуть этого.
Поэтому признаюсь, что страна отнеслась к юбилею с завидным спокойствием. Но в редакции журнала засуетились — решили считать дату знаменательной и отметить ее.
Стали готовить специальный юбилейный номер журнала. В номере, кроме всего прочего, предполагалось напечатать фельетон Ф. Толстоевского.
Напомним молодому читателю, что И. Ильф и Е. Петров очень часто в ту пору печатались под этим псевдонимом.
И вот в назначенный день явились в редакцию Ильф и Петров с пустыми руками. Добрейший и милейший Михаил Захарович Мануильский, тогдашний редактор, был вне себя, но сердиться он не умел, и его
— Товарищи! — сказал он Ильфу и Петрову. — Нехорошо… Ей-богу, нехорошо… Поймите — нехорошо…
— Завтра будет хорошо, — сказал Ильф.
— Завтра рано утром мы принесем, — добавил Петров.
— Всю ночь будем работать как проклятые, — сказал Ильф.
— Не будем ни спать, ни есть, — добавил Петров.
Но редактор был неумолим. В его голосе появился металл.
— Садитесь вот за этот стол и работайте, — сказал он. — Вы не уйдете отсюда, пока не напишете фельетон. Понятно?
— Ничего не попишешь — придется писать!
Не помню, кому именно принадлежало это восклицание, но друзья осуществили свое намерение.
Они сели в углу комнаты за маленький столик и приступили к работе, не обращая ни малейшего внимания на всех прочих, находящихся здесь же, — на сидящих, курящих, говорящих, шумящих.
Садясь к столу, Ильф торжественно произнес:
— Первая фраза фельетона должна быть такая — «Позвольте омрачить праздник».
А минут через десять мы услышали, как Евгений Петрович читал Ильфу черновой набросок тех строк, в которых намечалась тема вещи!
— «О читателе нужно заботиться не меньше, чем о пассажире. Его нужно предостеречь.
Именно с этой целью здесь дается литературная фотография („Анфас и в профиль!“ — добавил Ильф) поставщика юмористической трухи и сатирического мусора».
— «Работа у него несложная, — добавил Ильф. — У него есть верный станок-автомат, который бесперебойно выбрасывает фельетоны, стихи и мелочишки, все одной формы и одного качества».
Так они сидели и работали, спорили, смеялись. Иронизировал Ильф, горячился Петров.
И все явственнее возникал в этих спорах острый фельетон против халтурщиков на сатирическом фронте.
В фельетоне были пародии на шаблонный международный фельетон, на такой же фельетон на внутреннюю тему, но особенно, по-моему, удалась пародия на эпиграф («Из газет») к стихотворному фельетону.
Вот этот эпиграф:
«Сплошь и рядом наблюдается, что в единичных случаях отдельные заведующие кооплавками, невзирая на указания районных планирующих организаций и неоднократные выступления общественности и лавочных комиссий, частенько делают попытки плохого обращения с отдельными потребителями, что выражается в недовывешивании прейскурантов розничных цен на видном месте и нанесении ряда ударов метрическими гирями по голове единичных членов-пайщиков, внесших полностью до срока новый дифпай. Пора ударить по таким настроениям, имеющим место среди отдельных коопголовотяпов.
(Из газет)»
После этого маловразумительного эпиграфа следовал фельетон, состоявший из четырех стихотворных строчек:
Нет места в кооперативном мире Головотяпским сим делам. Не для того создали гири, Чтоб ими бить по головам…
Редактор торжествовал. Фельетон получился, и очень неплохой фельетон!
Они много работали. Они любили работать.
Они страстно любили свой жанр, но при этом не чурались никакой черновой работы в журнале.
Они были уже почитаемыми и читаемыми писателями, но если нужно было отредактировать читательское письмо, они это охотно делали. Написать десятистрочную заметку? Пожалуйста! Шутливый диалог из двух строк? С удовольствием! Смешную подпись под карикатурой? Давайте сюда!