Сборник
Шрифт:
— Помни любящих, Кесбу, но забудь Лору.
— Но ведь он любил ее так сильно, — настаивал Кесбу.
— Фрур прав, — ответил Филос. — Он любил ее. Используй эту любовь. Любовь больше, чем Чарли — она всегда жива. Возьми ее и отдай Су.
Вдруг — Филосу показалось, что выражение лица Кесбу изменилось, но это изменилось освещение — небо заблестело, и звезды исчезли. Фрур коротко вскрикнул. Знакомая им гора показалась совсем непривычной в серебристом свете лидомского неба.
— Вот и закончилось, все кончается, — сказал Филос. Ему было очень грустно. — Интересно, когда Сиес снова сможет
Кесбу поспешил домой. Фрур напомнил ему вслед: — Скажи, что ты любишь ее!
Кесбу на ходу повернулся и помахал им рукой, совсем, как Чарли Джонс. Еще мгновение — и он исчез среди деревьев.
Фрур вздохнул и тоже неслышно рассмеялся.
Филос задумался: — Наверное, я ничего ему не расскажу… нельзя мешать любви… Бедный Чарли. Знаешь, его Лора вышла за замуж за другого.
— Я — не знаю!
— Да, ты отлично знаешь, что запись церебростиля можно прервать в любой момент. Сиес и Милвис нарочно прервали запись Чарли в момент, когда он был полон любви и мог понять Лидом немного лучше. Но, фактически, у Чарли было больше памяти, чем в записи.
— Он оказался в этом летательном аппарате потому, что хотел улететь от…
— Боюсь, что нет. Она просто надоела ему, поэтому она и вышла замуж за другого. Но я не скажу этого Кесбу.
— Прошу тебя, не надо, — попросил Фрур.
— Новички… в любви, — Филос довольно рассмеялся. — Чарли был в этом самолете и летел на побережье недалеко отсюда. Там в этом году случилось большое землетрясение, а он — ты знаешь — работал на бульдозере. — О! Смотри! — закричал он, взглянув вверх.
Небо начало мерцать и затем засияло.
— Как красиво! — восхитился Фрур.
— Радиоактивная пыль, — сказал Филос. — Снова принялись за свое, идиоты.
Они опять начали ждать.
Синтетический человек
Они поймали мальчишку, когда он делал нечто отвратительное там под трибунами на школьном стадионе и отправили его домой из находившейся через дорогу средней школы. Ему было тогда восемь лет. Он занимался этим годами.
В какой-то степени его было жаль. Он был славным ребенком, и внешне симпатичным ребенком, хотя и ничем особо не выделявшийся. Были другие дети и учителя, которым он немного нравился, и некоторые, которым он немного не нравился, но все набросились на него, когда об этом стало известно. Его звали Горти — то есть Гортон — Блуэтт. Естественно ему досталось, когда он пришел домой.
Он открыл дверь так тихо, как только мог, но они услышали это и вытащили его в самую середину гостиной, где он и стоял краснея и опустив голову, с одним носком спустившимся на щиколотку. В руках у него были книги и бейсбольная перчатка. Он хорошо брал подачу, для восьмилетнего мальчика. Он сказал:
— Я…
— Мы знаем, — сказал Арманд Блуэтт. Арманд был костлявым индивидуум с маленькими усами и холодными влажными глазами. Он ударил себя ладонями по лбу, а затем воздал их вверх. — О Боже, мальчик, что во имя Всевышнего заставило тебя делать такую мерзкую вещь?
Арманд Блуэтт не был религиозным человеком, но он всегда разговаривал подобным образом, когда хлопал себя ладонями по лбу, что он делал достаточно часто.
Горти не ответил. Миссис Блуэтт, которую звали Тонта, вздохнула и попросила виски с содовой. Она не курила и ей нужна была замена задумчивой паузе, в течении которой курильщик зажигает спичку, когда у нее не хватало слов. Ей так редко не хватало слов, что бутылки виски хватало на шесть недель. Она и Арманд не были родителями Гортона. Родители Гортона были наверху, но Блуэтты не знали об этом. Гортону было позволено называть Арманда и Тонту по имени.
— Могу я спросить, — сказал Арманд ледяным тоном, — как давно у тебя эта тошнотворная привычка? Или это был эксперимент?
Горти знал, что они не будут стараться облегчить ему жизнь. На лице Арманда было то же раздраженное выражение, как когда он попробовал вино и нашел его на удивление вкусным.
— Я не часто это делаю, — сказал Горти и ждал.
— Пусть Господь смилуется над ним за нашу щедрость, за то что мы взяли к себе эту маленькую свинью, — сказал Арманд, снова хлопая себя по лбу. Горти медленно выдохнул. Ну с этим было покончено. Арманд говорил это каждый раз, когда он был зол. Он вышел, чтобы смешать Тонте коктейль.
— Почему ты это делал, Горти? — голос Тонты был более нежным только потому, что ее голосовые связки были более нежно устроены, чем у ее мужа. На лице ее был такой же неумолимый холод.
— Ну, мне просто захотелось, наверное.
Горти положил свои книги и бейсбольную перчатку на скамеечку для ног.
Тонта отвернулась от него и издала непередаваемый звук, как будто ее тошнило. Вернулся Арманд, неся стакан, в котором позвякивал лед.
— Никогда в жизни не слышал ничего подобного, — сказал он презрительно. — Я полагаю вся школа знает об этом?
— Думаю, да.
— Дети? Учителя тоже без сомнения. Ну конечно. Тебе кто-то что-то говорил?
— Только Доктор Пелл. — Он был директором школы. — Он сказал, сказал, что они могут…
— Говори громче!
Горти уже прошел через это однажды. Почему, ну почему нужно проходить через все это снова?
— Он сказал, что школа может обойтись без мерзких дикарей.
— Я могу понять, что он чувствовал, — вставила самодовольно Тонта.
— А что другие дети? Они что-нибудь говорили?
— Геки принес мне червяков. А Джимми назвал меня Липким языком.
А Кей Хэллоувелл смеялась, но он не упомянул об этом.
— Липкий язык. Неплохо для ребенка. Муравьед. — Вновь ладонь хлопнула по лбу. — О Боже, что я буду делать, если мистер Андерсон поприветствует меня словами «Привет, Липкий язык!» Сегодня утро понедельника? Об этом будет знать весь город, это так же верно, как и то что Бог создал маленькие яблоки. — Он остановил острые влажные острия своего взгляда на Горти. — Ты что собираешься сделать поедание жуков своей профессией?