Сборник
Шрифт:
Чарли смущенно фыркнул:
— Поберегись! — крикнул он, имитируя обычный возглас английских лесорубов.
Потом он объяснил Филосу, что так кричат, когда дерево уже почти срублено и начинает крениться и падать.
Филос добродушно рассмеялся.
— Видел ли ты когда-нибудь бегущего или хотя бы идущего человека в статике? Он неустойчив и обязательно упадет, если неожиданно остановится. Если бы он всегда сохранял устойчивость, то не смог бы бегать или даже ходить. Перемещение в пространстве так и происходит — оно всегда связано с опасностью падения.
— Но потом оказывается, что здания опираются на невидимые костыли.
Подмигнув, Филос ответил:
— Так бывает
И вновь Чарли принужденно рассмеялся.
— Но Филос только один, — в тон ему продолжил он и вдруг опять заметил, что Филос покраснел. Гнев, даже раздражение были так редки здесь, что это произвело на Чарли впечатление. — В чем дело? Может, я…
— Кто тебе говорил это? Милвис, не так ли?
Филос бросил на Чарли проницательный взгляд и прочел ответ на его лице. Но он не стал усугублять положение и, подавив гнев, попросил:
— Не думай, что ты сказал что-то лишнее, Чарли. Это не твоя вина. Милвис… Тут он остановился и глубоко вздохнул:
— Милвис иногда любит пошутить.
Неожиданно сменив тему разговора, Филос потребовал ответа на прежний вопрос:
— Вернемся к архитектуре, будешь ли ты оспаривать принцип динамической неустойчивости, видя вот это?
Тут он указал рукой на коттеджи — земляные, бревенчатые, каменные и обитые деревянными планками.
— Ничего странного в них нет, — согласился Чарли, указывая на тот, мимо которого они проходили — состоявший из отдельных кубов с куполообразными крышами над каждым.
— Они не являются символами. Вернее, символами, но не в том смысле, что большие здания. Эти коттеджи — результат нашего глубокого убеждения, что лидомцы никогда не потеряют связь с землей, в самом широком смысле. Цивилизации имеют зловредное свойство культивировать целые классы и поколения людей, зарабатывающих себе на жизнь средствами, которые далеко отстоят от первичных источников существования рода. Люди могут рождаться, жить и умирать, ни разу не копнув лопатой землю, не срубив дерева, не сплетя корзины или даже вообще не увидев сапы, мотыги или стамески. Правда, Чарли? Разве у тебя это было не так?
Чарли задумчиво кивнул. У него самого появлялись такие мысли. Однажды, он, городской житель, нанялся по объявлению в газете собирать бобы, потому что сидел совершенно без денег. Ему было противно жить в бараке вместе с вонючим человеческим стадом и целыми днями гнуть спину под палящим солнцем, занимаясь непривычным трудом, к которому у него не было еще вдобавок и необходимых навыков. Тогда и появились у него мысли о первичности сельского труда, о том, что сам он, городской житель опосредованно берет у матери-земли взращенные ею плоды, дающие ему жизнь и силы. А тогда он погружал обнаженные руки в рыхлую почву, и между ним и землей не было никаких посредников, не происходило никакого обмена, купли-продажи. Подобные мысли не раз приходили ему в голову, когда приходилось зарабатывать, черкая пером по бумаге, моя посуду и кастрюли в ресторане, дергая рычаги бульдозера или нажимая кнопки на калькуляторе.
— Подобные люди имеют очень низкий коэффициент выживаемости, продолжал Филос, — они приспособились к своему окружению, но их среда обитания огромна и очень сложна, она не имеет ничего общего с такими простыми действиями, как сбор фруктов или поиск птичьего гнезда в густой траве. Если машина повреждена, если сломалась даже самая ничтожная часть ее, человек сразу же становится жалким иждивенцем в течение всего периода, пока расходуются энергетические запасы тела. Все же лидомцы, все без исключения обладают знаниями и навыками в области сельского хозяйства, хотя при этом они знают одно или два ремесла. Им знакомы также строительство, плетение, приготовление пищи, уничтожение отходов, они умеют разжечь огонь и найти воду. Никто не может быть искусным во всем, но в любом случае даже неподготовленный, но знающий, как обеспечить удовлетворение своих основных потребностей лучше приспособлен к выживанию, чем тот, кто умеет обращаться с мельницей лучше всех на свете, но зато не в состоянии подвести стропила, сохранить зерно или выкопать яму для отхожего места.
— Да-а-а, — протянул Чарли.
— Что?
— Я начинаю понимать кое-что… Не могу только совместить автоматизированное существование в Первом Медицинском блоке со всеми этими самодельными изделиями. Я думал, что образ жизни ваших ученых — их привилегия.
— Наоборот. Те, кто работают в блоках, питаются здесь в виде привилегии! (Фактически, слово «привилегия» переводится на лидомский скорее как «дар»). Главная работа совершается в блоках, и она настолько трудна и требует такой точности, что эти люди не могут себе позволить работать еще и здесь. Они должны эффективно использовать свое время, у всех прочих времени больше. Мы не спим, и рано или поздно даже самая трудоемкая работа завершается.
— А сколько времени дети проводят в школе?
— Школа — о! Да, понимаю, что ты имеешь в виду. У нас нет школ.
— Нет школ? Но… ладно, для людей, которые трудятся на земле и сами строят дома, это, может, и не обязательно. Не так ли? Но для ученых, ведь они не вечны? Что случается, когда они должны уступить место другим? А книги? Музыкальные сочинения? Все, для чего люди учатся читать и писать? Математика, справочники…
— Они нам не нужны. У нас есть церебростиль.
— Сиес говорил об этом. Не могу утверждать, что я хорошо понял его.
— То же могу сказать и я, — согласился Филос, — но могу заверить, что вся наша система работает.
— И вы используете ее вместо учебы в школе?
— Нет. Впрочем, да.
Чарли лишь рассмеялся в ответ.
Филос тоже посмеялся и ответил:
— Я не так уж неправ. «Нет» относилось к твоему утверждению, что мы используем церебростиль для обучения. Мы не учим наших детей книжным премудростям, мы вносим эти знания с помощью церебростиля. Все происходит очень быстро — выбирается необходимая информация и включается нужный тумблер. Происходит поиск путей к неиспользуемым свободным клеткам мозга, и информация как бы впечатывается за считанные секунды — кажется, за полторы секунды. После этого блок готов для приема очередного обучаемого. Собственно же обучение, то есть обучение на основе полученных с помощью церебростиля знаний, может проводиться самим обучающимся, когда он обдумывает то, что усвоил, — это происходит значительно быстрее, чем, например, чтение — вспомни того лидомца, которого мы видели по дороге к Гросиду. Но даже и этот процесс трудно назвать обучением. Обучение — это искусство, которому можно выучиться у учителя, все, кто стараются, могут достичь определенного успеха в обучении других; настоящий же учитель, учитель по призванию, — это талант, дар, подобный дару скульптора, музыканта, артиста. Обучение — это составная часть любви, — заключил Филос.
Чарли вспомнил о несчастной умиравшей мисс Моран и вспыхнул. Он подумал и о Лоре.
— Мы пользуемся церебростилем так же, как и А-полем, но не зависим от него. Поэтому церебростиль не является обязательным условием нашего существования. Мы учимся читать и писать, у нас много книг, любой лидомец может прочесть их, если пожелает, хотя, как правило, мы предпочитаем пропускать его через церебростиль в то время, как он читает, и создать при этом в его мозгу новый информационный блок.
— Эти блоки… могут они вместить всю книгу?