Сценарист
Шрифт:
И вот, когда бармен уже, кажется, начал подсчитывать убытки, снова пропели колокольчики, и появилась парочка весьма обычного для этого заведения вида: он – в бакенбадрах, она – в открытом зеленом платье с блестками, с накинутою на тонкие плечи лисьей шубой.
Двое проследовали не к окну, где обычно обретаются интроверты и незнакомцы, а к самой стойке.
У него было свирепое лицо бульдога и пиджак в крупную клетку. У нее – огненно-рыжие волосы, собранные на макушке в узел, который пронзали и удерживали
– Добрый вечер, – сказал я.
– Bonjour! – откликнулась женщина, а ее спутник вместо приветствия так хлопнул меня по спине, что она загудела, как колокол.
– Ну-с, – спросила женщина, усаживаясь напротив, – что у нас новенького?
Бармен пожал плечами, и стал натирать бокалы с таким видом, будто он – только бармен, и ничто другое его не касается.
– Стоит только позволить себе небольшую вольность, – сказал пришедший, – как тебя тут же перестают замечать. – И добавил: "Э-э-э…. Любезнейший! Не будете ли вы так добры…. Как обычно.
Бармен кивнул, налил обоим по рюмке водки и подал вместе с блюдечком, выложенным ломтиками сала и хлеба.
Господинчик за столиком взглянул испуганно, втянул голову в плечи и застрочил в своем блокнотике.
Здесь я должен сделать отступление.
Эти двое, что сидят теперь напротив меня – актеры. Муж и жена. Впрочем, только гражданские. Служат в одном театре. У них своеобразное амплуа: оба они – травести.
Те, кто видел их на сцене, приходят в восхищение от ее игры, и в недоумение – от его. Ее сравнивают с нимфой, прочат большое будущее, его же, как за глаза о нем поговаривают, держат в труппе из жалости, страха и уважения к прежним заслугам.
В чем заключаются прежние заслуги почти никто уже не помнит, однако старые театралы утверждают, что когда-то именно он блистал и подавал надежды.
Страх же заключался в том, что будто бы как-то, будучи пьян, он заявил, что подожжет театр, если кто осмелится заявить, что он уж не тот, что прежде, или исключить его из труппы. Учитывая внешность говорившего, ему поверили…
Да, я забыл представить новых наших героев. Зовут его – Собакевич (именно так, и ни я, никто другой не знает его по имени), ее же – Маргарита Николавна, или просто – Марго.
Итак, Маргарита провела ладонями по своим волосам, и сказала, глядя на меня русалочьими зелеными глазами: «Милый друг, скажите, что вы думаете теперь? Почему вы всегда один? Неужели не найдется ни одной приличной дамы, способной скрасить ваше одиночество?»
Терпеть не могу, когда ко мне обращаются с подобными вопросами. Я убежден, что задаются они из праздности и за отсутствием такта.
– Не понимаю, к чему вы клоните, – ответил я с достоинством, – но я прихожу сюда с единственной целью…
– …Нажраться! – рявкнул Собакевич и захохотал, довольный своей выходкой. – Как я вас, а?! – Спросил он, трясясь от смеха, и вскинул широкую ладонь. – Ловко, а? Дайте пять, сэр! – И выпил.
– Вы знаете, – продолжал Собакевич, отсмеявшись и закидывая в рот кусочек сала, – мне, между прочим, новую роль предложили.
Я изобразил на своем лице оживление и спросил: «Действительно?»
– Да-с…, – Собакевич откинулся на своем стульчике. – Впервые за долгое время мне дали, наконец, одну из главных ролей.
– И что же это за роль такая? – поинтересовался я, чтобы соблюсти приличия.
– Роль замечательная! – живо отозвался Собакевич. – Скажу вам по секрету – я долго мечтал о ней. И вот, счастливый случай преподнес нам творение сценариста из Европы…
– Ах! – закатила глаза Маргарита. – Гений, гений!
– Так и есть, – подтвердил Собакевич. – Единственный в своем роде.
– Кого же вы играете? – спросил я.
– Маргариту! – торжественно произнес Собакевич.
– Какую Маргариту? – удивился я.
– Как какую? Ту самую. – Лицо Собакевич просияло тихой гордостью. – Маргариту Николавну. Марго".
Я в недоумении взглянул на Маргариту, но супруги всплеснули руками и заголосили, тыча в меня пальцами: «Полюбуйтесь! Он совсем не читает книг!»
– Я читаю, – обиделся я. – Но позвольте… Если вы не играете Вашу супругу, то выходит, что…
– Именно! – ответил Собакевич. – Именно это и выходит!
«Господи…», – неопределенно подумал я, и осушил свой бокал.
Бармен посмотрел на меня сочувственно и смешал новый коктейль: «За счет заведения», – шепнул он.
– Да… – довольно жмурясь повторил Собакевич, – Маргариту.
– Ну, а вы? – спросил я Маргариту Николавну. – Вы кого будете играть?
– Я буду играть Собакевича.
Чтобы снова не попасть впросак, я только пожал плечами.
– Ну, Собакевича! – повторила она укоризненно. – Мой друг, определенно вам следует заняться своим образованием.
– Согласен, – отвечал я. – Но ведь Собакевич и Маргарита… образно выражаясь… живут на разных улицах?
– Ах да, – улыбнулась Маргарита снисходительно. – Забыла вам сказать, что спектакль экспериментальный. Конечно, с одной стороны нет Собакевича, а с другой – Маргариты, но соединить несоединимое, но разрушить устои, но заставить взглянуть по-новому… Ах, как это свежо, как великолепно! Нет, это невозможно, невозможно передать словами! – Простонала она, и тоже выпила.
– Сценарий, как мы уже сказали, написан европейским режиссером, – добавила Маргарита, переводя дух. – Только там, в Европе (она плавно повела рукой куда-то вдаль), – возможно такое. Ах, Европа! Идеи, прогресс, прорыв… После этого и смотреть не хочется на наше захолустье. – Она посмотрела кругом, зажмурилась, будто увиденное причинило ей боль и сказала бармену: «Мой друг! Прошу Вас…».